в их собраниях, конечно, могли высказываться мысли, которые не желалось делать достоянием департамента полиции, а, между тем, все это становилось известным. Случайно попали ко мне раза два записки, которые имели свое происхождение там, в департаменте полиции. Тут оказалось, что материалы, бывшие у нас, находились, видимо, и в их распоряжении, но, повторяю, мы ничего и не скрывали. Так что внутренняя наша переписка и, тем более, журналы нашего центрального комитета, стенографические отчеты общих съездов, все это могло делаться достоянием кого угодно. Так что я не раз предупреждал представителей нашей рабочей группы и, в частности, председателя ее Гвоздева, чтобы они остерегались, что они могут подать повод к очень неприятным последствиям. Я им рекомендовал быть осторожнее в разговорах, в переписке и т. д. Затем, когда произошел арест группы, это было в конце января 1917 года, мы, центральный комитет, тотчас же выступили с очень определенным и твердым протестом против этого ареста, и протест этот был опубликован в прессе.
Председательствующий. По требованию министра был сделан арест или по требованию департамента полиции?
Гучков. — Этого я не знаю. Повидимому, это, как акт высокой политики, было предпринято не департаментом за свой страх, а министерством внутренних дел. Затем, вторым шагом явилась наша аудиенция, в лице моем и Коновалова, у кн. Голицына. С Протопоповым я никаких сношений не имел, потому и обращаться к нему отказался. А Коновалов и я, мы отправились к кн. Голицыну, ему мы объяснили положение дел и всю неразумность предпринятого шага, при чем он ссылался как раз на то, что ему Протопопов передавал. Кн. Голицын отнесся благосклонно и обещал еще раз рассмотреть это дело. Я откровенно ему говорил: «Я в прятки с вами играть не буду. Если вы подозреваете рабочую группу и нас в том, что мы занимаемся политикой, я ни одной минуты возражать не буду. Да, мы занимаемся политикой, но правительство само сделало из нас политическую организацию. Мы считаем, что вопрос обороны может быть решен лишь в том случае, если политически изменятся условия нашей работы. Но я только одно отрицаю — я отрицаю то обвинение, которое предъявлено нашей рабочей группе: их обвиняют в том, что они замышляли вооруженное восстание и переворот (это действительно был вздор). Я считаю, что уголовно наказуемого за ними ничего нет». Мы предприняли один шаг — это был письменный протест, второе — объяснение с кн. Голицыным, третье — собрание, которое мы созвали из представителей центрального военно-промышленного комитета и представителей особого совещания по обороне. Были тут члены Думы и государственного совета и кое-кто из представителей политических партий, при чем пригласили как раз представителей левых партий. Я помню, что был там Чхеидзе.
