Не помню, Керенский был или нет, но Чхеидзе был, а кажется и Керенский был. Таким образом, я изложил положение этого вопроса и все те шаги, которые мы предприняли, а затем попросил высказаться. Со стороны членов государственного совета и Государственной Думы мы встретили, конечно, полное сочувствие и готовность в своей среде, в среде законодательных учреждений или в особом совещании по обороне, поднять этот вопрос в защиту наших организаций. Но один из представителей рабочей группы, некто Абросимов, который, к нашему удивлению, оказался на свободе и присутствовал на совещании, попросил тогда слова и в очень резкой речи указал, что рабочая группа только прикидывалась такой мирной, и в комитет пошла только для того, чтобы найти легальную оболочку, а что на самом деле она преследует открыто революционные цели, и не только путем забастовок со всякими насильственными выступлениями, но даже вплоть до вооруженного восстания и свержения власти. Таким образом, он как бы оправдывал действия власти. Тогда я, так как я всегда относился к нему с некоторой предубежденностью, сказал ему: «То, что вы говорите здесь о характере этой группы и об ее действиях за последнее время, самым резким образом расходится с тем, что известно мне и что говорил Гвоздев и другие ваши товарищи, которые ныне сидят под арестом. Так что между показаниями арестованных ваших товарищей и вашими показаниями, человека, не находящегося под арестом, я вижу самое резкое расхождение». Он тогда сел и потом уже больше ничего не говорил. Но, конечно, это вызвало смущение не у меня и не у моих товарищей, которые отлично знали группу, но у тех общественных политических деятелей, которых мы пригласили для защиты против нападок со стороны администрации. Этот человек прямо говорит: «Да, мы шли войной». Я помню, что тогда представители левых партий, Чхеидзе и другие, промолчали. Я потом уже догадался, что они не очень-то доверяли тем слушателям, которых могли у нас встретить. Абросимов мне и раньше казался подозрительным, и вот почему: потому, что он принадлежал к самому левому флангу рабочей группы и всегда науськивал на самые резкие выступления, и даже на съезде, где я не был, он выступил с самыми резкими речами. Он всегда внушал какое-то подозрение. Элемент какой-то фальши в нем был. После выступления Абросимова я на другой же день вызвал к себе Гвоздева. Нужно сказать, что наша рабочая группа была арестована вся, за исключением Абросимова и еще двух, которых не оказалось в Петрограде, и за исключением Гвоздева, который был арестован домашним арестом, так как он был болен. И так как я с большими симпатиями и доверием относился к Гвоздеву, то я, кроме заступничества за всю рабочую группу, еще специально заступался за него, и просил представителей власти, чтобы они оставили его на
