ральный штаб стал нам делать указания, потому что мы самиг повидимому, ничего не понимали как следует. Потом я прочел в одной статье, напечатанной в «Correspondance», о целях большого железнодорожного займа, который был нам дан в 2½ миллиарда для постройки военно-стратегических железных дорог. Оттуда я извлек и эти сведения, относительно того, что, наконец,, французский генеральный штаб создал для нас идею этой большой политики. Тогда они пришли к нам, рассчитывая, что надо немножко обработать Государственную Думу и приучить ее к идее громадных затрат, которые нужны. Сухомлинов обнаружил тогда свое полнейшее убожество в военных вопросах. Мы были небольшими военными знатоками, но могли судить, что он совершенно не в курсе дела, что он не может сложить первых букв, первых слов той большой реформы, которую он хотел втолковать. Это первое мое впечатление, после которого ничего другого я от него не ожидал. Затем, второе впечатление, это — знаменитая статья в феврале 1914 года в «Биржевых Ведомостях», под заглавием: «Мы готовы». Правда, стало известно, что статья эта была коллективно составлена пресловутой Ржевской, получившей сведения от Сухомлинова и сообщившей их редактору «Биржевых Ведомостей» Бонди. Я считаю, что эта статья была фатальна. Она была одним из толчков, вызвавших в 1914 году войну. Конечно, обмануть Германию она едва ли могла, когда она говорила, что у нас все в порядке, снарядов довольно, артиллерия в большом количестве, но она могла заставить германское общественное мнение отнестись с большой осторожностью к тому, что делалось в России, а главное — она дала германскому правительству возможность несколько подстрекнуть германское общественное мнение. Я следил за германскою печатью того времени, и помню, какое это произвело сильное впечатление. На ней играли германские шовинисты, доказывая, что война необходима. Так что я считаю, что это заявление было одним из толчков, вызвавших войну в 1914 году. Для германцев стало совершенно ясно, что до 1916 года ждать нельзя, потому что тогда французы будут в выгодном положении, и мы кое-что осуществим из нашей большой программы. Третье мое впечатление о Сухомлинове — оно уже совпадает с январем 1915 года, когда он являлся к нам докладывать, что все благополучно. Это, пожалуй, было самое сильное впечатление, потому, что оно. совпало с первыми неудачами, с явным доказательством неблагополучия, и тут уже приходилось притти в полное недоумение. Я должен сказать, что лично я был далек от предположения, что тут есть что-нибудь другое, кроме простой глупости и рамолисмента, но что тут есть предательство и измена, мне и в голову не приходило. Да и теперь я вижу, что измена и предательство были кругом этого человека, которого утилизировали, как хотели. Он казался легкомысленным
