слова. Но стояла и другая задача, задача остановить попытки Германии как бы отвлечь нас в другую сторону. Тут опасность была несомненна. Германия чрезвычайно искусно организовала состав шпионажа, всеми возможными путями; даже во всех странах, странах, которые гораздо более остерегаются, даже во Франции германское влияние находило место, я уже не говорю об Англии, которая далеко не сразу сумела оградиться. У нас, при нашем добродушии, при недостатке остроты националистического раздражения против немцев, которое имелось у французов, у нас оказались шансы германского влияния еще большими, в особенности со стороны взгляда, который Бисмарк высказал в своих записках, где говорил, что естественная династическая дружба между монархиями составляет основу союза и должна сблизить две монархии больше, чем они сблизились бы с республикой. Ошибся он в том смысле, что Германия после него стала на путь агрессивный, Германия первая отказалась от договора о перестраховке нейтралитета, который был заключен в 1881 году, и который она прекратила в 1890 году. Таким, образом она сама толкнула нас к сближению с республикой, и Александр III сделался сам сторонником этого сближения, несмотря на его национализм. Непосредственное влияние германцев в 1890-м году как будто ослабело, но германцы продолжали претендовать на влияние на дела России в балканской войне. Последний опыт в 1898—1913 г., и только 1908 и 1909 г. Босния и Герцеговина, — здесь, повидимому, Эренталь очень цинично отстаивает интересы Австрии и Германии на Балканах, это нас окончательно увело в лагерь согласия, и, таким образом, опасность германского влияния оказалась устраненной. Я ревниво наблюдал за этим. Я сказал вам, что в 1914 году я поставил обвинение Щегловитову и Маклакову относительно германофильства, выразившегося в этой записке; они опровергали, что была такая записка, но я все-таки думаю, что она была. В сущности, о Маклакове я слышал из очень авторитетных источников. Я подозрительно относился к неустойчивости германских влияний, и в этом отношении Сазоновская линия продолжала вызывать мое одобрение. Он настойчиво стоял на доведении войны до ее естественных пределов, до достижения тех целей, которые мы поставили, и систематически устранял всякие попытки, а германские попытки, несомненно, были, — опыты найти точку соприкосновения и повлиять на дипломатию, повлиять на царя, которые и кончались систематически неудачей. Я должен сказать, что на это царь реагировал определенно отрицательно, но обстановка кругом него была очень подозрительная, и я очень одобрял, что Сазонов определенно держался линии нашего союзнического курса. Переменилась ли эта политика при Штюрмере…
