Гр. Велепольский. — Я про все рассказывал. Первый — в самом начале войны, второй — в ставке, и третий прием — 23-го декабря; больше я не имел. Три приема, насколько помню.
Председатель. — Так, так, пожалуйста.
Гр. Велепольский. — 23 декабря я обратился к государю императору, в связи с разговором, который имел в июне. Тогда я говорил (это мне было довольно легко) о распространяющихся слухах, что немцы подготовляют акт. Теперь это произошло. И вот, в виду появления приказа по армии и флоту, я обратился к государю императору с просьбою указать, как следует нам понимать слова «свобода Польши», потому что я должен был дать комментарии. Я спросил государя и получил ответ, выяснившийся из разговора (о чем мне было разрешено государем императором опубликовать, и это было напечатано), что Польше будет дарован собственный государственный строй с своими законодательными палатами и собственная армия. И это решение, это последнее отношение к польскому вопросу, как я заявил, всегда благожелательное, благосклонное у государя императора, могло только глубокое произвести на меня впечатление. В связи с этим была образована комиссия, под председательством, мне кажется, тогда уже Голицына. Относительно этой комиссии я только раз видел кн. Голицына, и с ним разговаривал довольно в общих чертах; ничего подробного, ничего конкретного из разговора я не вынес, кроме того, что она, на основании слов государя, вырабатывает строй будущей Польши и обнародует акт, и что к окончательной редакции акта будут приглашены представители поляков от законодательных палат.
Председатель. — Чем же вы объясняете такую недопустимую медлительность со стороны министра иностранных дел, а также и то обстоятельство, что в течение 24 часов этот человек отказывался от своих слов под предлогом, будто у него нет текста вашей записки и совершенно менял смысл сказанного в изустной беседе?
Гр. Велепольский. — По этому вопросу трудно мне ответить, так как я уже не беседовал со Штюрмером, а только считался с совершившимся фактом. Он может сказать, что иначе понял то, что мне сказал. Но телеграмма, которую я хотел послать и которая была изменена, — этот вопрос меня взволновал.
Председатель. — Граф, мне придется просить вас предъявить нам эту телеграмму для обозрения. Мы можем ее отдать, но нам необходимо ее обозреть. Позвольте забежать вперед и спросить вас, чтобы занести в протокол, что та телеграмма, которую вы представите нам, это ваш проект?
Гр. Велепольский. — Да. А вот, что карандашом написано, я получил из министерства внутренних дел.
Председатель. — Это написано рукою Штюрмера?
