Надъ нашей головой проклятье прозвучало,
Слова позорныя посыпалися вновь,
На лезвіи штыка, и шпаги, и кинжала
Струится и блеститъ родная наша кровь.
25 О страшныхъ грабежахъ должны ль звучать напѣвы,
Позоръ родной страны воспѣть я долженъ вамъ;
Въ объятіяхъ враговъ какъ гибли наши дѣвы,
Какъ турокъ осквернялъ священный Божій храмъ?
Ужель я буду пѣть, какъ пышную долину,
30 Какъ наши чудныя, цвѣтущія поля
У насъ похитилъ врагъ,—и горе армянину!—
Ему не дорога родимая земля!
Ужель я буду пѣть, какъ богачи армяне
Душой погружены въ корыстныя мечты;
35 Забывъ, какъ терпятъ гнетъ ихъ братья—христіане,
Лишь вѣшаютъ на грудь и звѣзды, и кресты.
Нѣтъ, лучше пусть на вѣкъ умолкнутъ лиры звуки,
И замолчитъ на вѣкъ восторженный Баянъ!
Забавою служить для праздной вашей скуки
40 Я не могу, нѣтъ силъ! И спитъ душа армянъ!..“
Левъ Уманецъ.
Над нашей головой проклятье прозвучало,
Слова позорные посыпалися вновь,
На лезвии штыка, и шпаги, и кинжала
Струится и блестит родная наша кровь.
25 О страшных грабежах должны ль звучать напевы,
Позор родной страны воспеть я должен вам;
В объятиях врагов как гибли наши девы,
Как турок осквернял священный Божий храм?
Ужель я буду петь, как пышную долину,
30 Как наши чудные, цветущие поля
У нас похитил враг, — и горе армянину! —
Ему не дорога родимая земля!
Ужель я буду петь, как богачи армяне
Душой погружены в корыстные мечты;
35 Забыв, как терпят гнёт их братья — христиане,
Лишь вешают на грудь и звёзды, и кресты.
Нет, лучше пусть навек умолкнут лиры звуки,
И замолчит навек восторженный Баян!
Забавою служить для праздной вашей скуки
40 Я не могу, нет сил! И спит душа армян!..»
Лев Уманец.
