ный въ своей настойчивости настойчивостью Александра, онъ со дня на день откладывалъ необходимость признаться въ своемъ пораженіи. Среди этой ужасной борьбы людей и стихій, разгоравшихся вокругъ него, его министры и адъютанты видѣли его занятымъ въ теченіе этихъ послѣднихъ дней обсужденіемъ достоинствъ нѣсколькихъ новыхъ, только что присланныхъ стихотвореній или выработкой устава Парижской Comédie française, которой онъ посвятилъ три вечера. Приближенные, зная все его душевное безпокойство, восхищались силой его генія и той ловкостью, съ которой онъ могъ сосредоточить все свое вниманіе на любомъ предметѣ.
Замѣчено было только то, что онъ больше времени сталъ проводить за обѣдами, до сихъ поръ очень незатѣйливыми и непродолжительными.
Онъ старался забыться. Затѣмъ онъ проводилъ долгіе часы, полулежа съ романомъ въ рукахъ, точно въ забытьи, томительно ожидая развязки своей трагической исторіи. Приближенные при видѣ того, какъ этотъ настойчивый и непоколебимый геній боролся съ невозможностью, говорили между собой о томъ, что онъ, достигнувъ предѣла своей славы, предчувствовалъ безъ сомнѣнія, что, при первомъ отступательномъ движеніи, начнется его паденіе. И имъ было понятно, почему онъ оставался непо-
ный в своей настойчивости настойчивостью Александра, он со дня на день откладывал необходимость признаться в своем поражении. Среди этой ужасной борьбы людей и стихий, разгоравшихся вокруг него, его министры и адъютанты видели его занятым в течение этих последних дней обсуждением достоинств нескольких новых, только что присланных стихотворений или выработкой устава Парижской Comédie française, которой он посвятил три вечера. Приближенные, зная всё его душевное беспокойство, восхищались силой его гения и той ловкостью, с которой он мог сосредоточить всё свое внимание на любом предмете.
Замечено было только то, что он больше времени стал проводить за обедами, до сих пор очень незатейливыми и непродолжительными.
Он старался забыться. Затем он проводил долгие часы, полулежа с романом в руках, точно в забытьи, томительно ожидая развязки своей трагической истории. Приближенные при виде того, как этот настойчивый и непоколебимый гений боролся с невозможностью, говорили между собой о том, что он, достигнув предела своей славы, предчувствовал без сомнения, что, при первом отступательном движении, начнется его падение. И им было понятно, почему он оставался непо-
