нѣтъ? та̀къ только, попусту, люди болтаютъ: Правда, Правда… а гдѣ она?!
— Намеднись начетчикъ одинъ въ Москвѣ говорилъ мнѣ: „Правда — у насъ въ сердцахъ. Живите по правдѣ — и вамъ, и всѣмъ хорошо будетъ“.
— Сытъ, должно быть, этотъ начетчикъ, оттого и мелетъ.
— А можетъ и господа набаловали. Простой, дескать, мужикъ, а какія рѣчи говоритъ! Ему-то хорошо, такъ онъ и забылъ, что другимъ больно.
Въ это время на встрѣчу путникамъ мелькнулъ полусгнившій верстовой столбъ, на которомъ едва можно было прочитать: „Отъ Москвы 18, отъ станціи Рудаки 3 версты“.
— Что-жъ, въ полѣ отдохнемъ? — спросилъ Иванъ. — Вонъ и стожокъ близко.
— Извѣстно, въ полѣ, а то гдѣ-жъ? въ деревнѣ, что-ли, харчиться?
Товарищи свернули съ дороги и сѣли подъ тѣнью стараго, накренившагося стога.
— Есть же люди, — замѣтилъ Иванъ, снимая лапти, — у которыхъ еще старое сѣно осталось! У насъ и солому-то съ крышъ по веснѣ коровы пріѣли.
Начали полдничать; добыли воды да хлѣбъ изъ мѣшковъ вынули — вотъ и ѣда готова. Потомъ вытащили изъ стога по охапкѣ сѣна и улеглись.
— Смотри, Ѳедя, — молвилъ Иванъ, укладываясь и позѣвывая: — во всѣ стороны сколько простору! Всѣмъ мѣсто есть, а намъ…
Загляните въ любую Зоологію и всмотритесь въ изображеніе гіены. Ея заостренная мордочка не говоритъ ни о лукавствѣ, ни о подвохѣ, ни тѣмъ менѣе о жестокости, а представляется даже миловидною.
Это хорошее впечатлѣніе она производитъ благодаря небольшимъ
