въ сообществѣ однѣхъ кофейницъ, но старые отцы капитаны насъ куражили.
— Неужели, говорили, — если въ одномъ, саду яблоки не зародились, такъ и Спасова дня не будетъ? Куражъ, братцы! Сбой поправкой красенъ.
Куражились мы тѣмъ, что насъ скоро выведутъ изъ города и расквартируютъ по хуторамъ. Тамъ помѣщичьи барышни и вообще все общество, должно-быть, не такое, какъ городское, и подобной скаредности, какъ здѣсь, быть не можетъ. Такъ мы думали и не воображали того, что тамъ насъ ожидало еще худшее и гораздо больше досадное. Впрочемъ, и предвидѣть невозможно было, чѣмъ насъ одолжатъ въ ихъ деревенской простотѣ. Пришелъ вожделѣнный день, мы затрубили, забубнили, «Черную галку» запѣли и вышли на вольный воздухъ.
— Авось, молъ, тутъ опять заголубѣютъ для насъ васильки!
Распредѣленіе, гдѣ кому стоять, намъ вышло самое разнобивуачное, потому что въ Молдавіи на заграничный манеръ, — такихъ большихъ деревень, какъ у насъ, нѣтъ, а все хутора или мызы. Офицеры бились все ближе къ мызѣ Холуянъ, потому что тамъ жилъ самъ бояръ или банъ, тоже по прозванью Холуянъ. Онъ былъ женатый, и жена, говорили, будто красавица, а о немъ говорили, что онъ большой торгашъ, — у него можно имѣть все, только за деньги — и столъ, и вино. Прежде насъ тамъ по близости другія наши войска стояли, и мы встрѣтили на дорогѣ квартирмейстера, который у Холуяна квитанцію выправлялъ. Обратились къ нему съ разспросами; что и какъ? но онъ былъ изъ полковыхъ стихотворцевъ и все любилъ риѳмами отвѣчать.
— Ничего, говорить, — мыза хорошая, какъ придете, увидите:
|
Между горъ, между ямъ |
Предурацкая это манера стихами о дѣлѣ говорить. У такихъ людей ничего путнаго никогда не добьешься.
— А куконы, спрашиваемъ, — есть?
— Какъ же, отвѣчаетъ: — есть и куконы, есть и препоны.
— Хороши? то-есть красивыя?
в сообществе одних кофейниц, но старые отцы капитаны нас куражили.
— Неужели, — говорили, — если в одном, саду яблоки не зародились, так и Спасова дня не будет? Кураж, братцы! Сбой поправкой красен.
Куражились мы тем, что нас скоро выведут из города и расквартируют по хуторам. Там помещичьи барышни и вообще все общество, должно быть, не такое, как городское, и подобной скаредности, как здесь, быть не может. Так мы думали и не воображали того, что там нас ожидало еще худшее и гораздо больше досадное. Впрочем, и предвидеть невозможно было, чем нас одолжат в их деревенской простоте. Пришел вожделенный день, мы затрубили, забубнили, «Черную галку» запели и вышли на вольный воздух.
— Авось, мол, тут опять заголубеют для нас васильки!
Распределение, где кому стоять, нам вышло самое разнобивуачное, потому что в Молдавии на заграничный манер, — таких больших деревень, как у нас, нет, а все хутора или мызы. Офицеры бились все ближе к мызе Холуян, потому что там жил сам бояр или бан, тоже по прозванью Холуян. Он был женатый, и жена, говорили, будто красавица, а о нем говорили, что он большой торгаш, — у него можно иметь все, только за деньги — и стол, и вино. Прежде нас там поблизости другие наши войска стояли, и мы встретили на дороге квартирмейстера, который у Холуяна квитанцию выправлял. Обратились к нему с расспросами; что и как? но он был из полковых стихотворцев и все любил рифмами отвечать.
— Ничего, — говорить, — мыза хорошая, как придете, увидите:
|
Между гор, между ям |
Предурацкая это манера стихами о деле говорить. У таких людей ничего путного никогда не добьешься.
— А куконы, — спрашиваем, — есть?
— Как же, — отвечает: — есть и куконы, есть и препоны.
— Хороши? то есть красивые?
