такъ съ Божіей помощью и проработали. Зато на берегу точно гулянье стало, — погорѣлыя слезы высохли, всѣ поютъ пѣсни да приплясываютъ, а на горѣ у наемныхъ плотниковъ весело топоры стучатъ и домики, какъ грибки, растутъ на погорѣломъ мѣстѣ. И такъ, сударь мой, все село отстроилось, и вся бѣднота и голытьба поприкрылась, и понаѣлась, и Божій храмъ поправили. Всѣмъ хорошо стало и всѣ зажили, хваляще и благодаряще Господа, и никто, ни одинъ человѣкъ не остался въ убыткѣ — и никто не въ огорченіи. Никто не пострадалъ!
— Какъ никто?
— А кто же пострадалъ? Баринъ, купецъ, народъ, т. е. мужички, — всѣ только нажились.
— А страховое общество?!
— Страховое общество?
— Да.
— Батюшка мой, о чемъ вы заговорили!
— А что же, — развѣ оно не заплатило?
— Ну, какъ же можно не заплатить, — разумѣется, заплатило.
— Такъ это по-вашему — не гадость, а соціабельность?!
—vДа. разумѣется же соціабельность! Столько русскихъ людей поправилось, и цѣлое село тоже прокормилось, и великолѣпныя постройки отстроились, и это, изволите видѣть, по-вашему называется «гадость».
— А страховое-то общество — это что уже, стало-быть, не соціабельное учрежденіе?
— Разумѣется, нѣтъ.
— А что же это такое?
— Нѣмецкая затѣя.
— Тамъ есть акціонеры и русскіе.
— Да, которые съ нѣмцами знаются, да всему заграничному удивляются и Бисмарка хвалятъ.
— А вы его не хвалите?
— Боже меня сохрани! Онъ уже сталъ проповѣдывать, что мы, русскіе, будто «черезъ мѣру своею глупостію злоупотреблять начали», — такъ пусть его и знаетъ, какъ мы глупы-то; а я его и знать не хочу.
— Это чортъ знаетъ что такое!
— А что именно?
— Вотъ то, что вы мнѣ разсказывали.
так с Божией помощью и проработали. Зато на берегу точно гулянье стало, — погорелые слезы высохли, все поют песни да приплясывают, а на горе у наемных плотников весело топоры стучат и домики, как грибки, растут на погорелом месте. И так, сударь мой, все село отстроилось, и вся беднота и голытьба поприкрылась, и понаелась, и Божий храм поправили. Всем хорошо стало и все зажили, хваляще и благодаряще Господа, и никто, ни один человек не остался в убытке — и никто не в огорчении. Никто не пострадал!
— Как никто?
— А кто же пострадал? Барин, купец, народ, т. е. мужички, — все только нажились.
— А страховое общество?!
— Страховое общество?
— Да.
— Батюшка мой, о чем вы заговорили!
— А что же, — разве оно не заплатило?
— Ну, как же можно не заплатить, — разумеется, заплатило.
— Так это по-вашему — не гадость, а социабельность?!
— Да. разумеется же социабельность! Столько русских людей поправилось, и целое село тоже прокормилось, и великолепные постройки отстроились, и это, изволите видеть, по-вашему называется «гадость».
— А страховое-то общество — это что уже, стало быть, не социабельное учреждение?
— Разумеется, нет.
— А что же это такое?
— Немецкая затея.
— Там есть акционеры и русские.
— Да, которые с немцами знаются, да всему заграничному удивляются и Бисмарка хвалят.
— А вы его не хвалите?
— Боже меня сохрани! Он уже стал проповедовать, что мы, русские, будто «через меру своею глупостию злоупотреблять начали», — так пусть его и знает, как мы глупы-то; а я его и знать не хочу.
— Это черт знает что такое!
— А что именно?
— Вот то, что вы мне рассказывали.
