— А что ты сдѣлалъ?
— Нѣтъ, вы, сдѣлайте милость, назовите меня, пожалуйста, дуракомъ!
— Да скажи, за что назвать?
— Нѣтъ, ужъ вы смѣло называйте, потому что я вѣдь этого лѣкаря чуть не утопилъ.
— Ну, изволь, братецъ, исполняю твою просьбу: воистину ты дуракъ, и я тебѣ предсказываю, что если ты еще отъ подобныхъ своихъ глупыхъ обычаевъ не отстанешь, то ты безъ того не заключишь жизнь, чтобы кого-нибудь не угодить на смерть.
— Полноте, отецъ Савелій, я не совсѣмъ безъ понятій.
— Нѣтъ, не «полноте», а это правда. Что это, въ самомъ дѣлѣ, ты духовное лицо, у тебя полголовы сѣдая, а между тѣмъ, куда ты ни оборотишься, всюду у тебя скандалъ: тамъ ты нашумѣлъ, тутъ ты накричалъ, тамъ то повалилъ, здѣсь это опрокинулъ; такъ вездѣ за собой и ведешь безпорядокъ.
— Да что же такое, отецъ Савелій, я валяю и опрокидываю? Вѣдь этакъ круглымъ числомъ можно на человѣка ни вѣсть что наговорить.
— Постоянно, постоянно за тобой по пятамъ идетъ безпорядокъ!
— Не знаю я, отчего это такъ, и все же таки, значитъ, это не по моей винѣ, а по нескладности, потому что у меня такая природа, а въ другую сторону вы это напрасно располагаете. Я скорѣе за порядокъ теперь стою, а не за безпорядокъ, и въ этомъ расчисленіи все это и сдѣлалъ.
И вслѣдъ за симъ Ахилла скороговоркой, но со всѣми деталями разсказалъ, какъ онъ вчера укралъ костякъ у Варнавы Препотенскаго и какъ этотъ костякъ опять пропалъ у него и очутился на старомъ мѣстѣ. Туберозовъ слушалъ Ахиллу, все болѣе и болѣе раскрывая глаза, и, невольно сдѣлавъ нѣсколько шаговъ назадъ, воскликнулъ:
— Великій Господи, что это за злополучный человѣкъ!
— Кто это, отецъ Савелій? — съ неменьшимъ удивленіемъ воскликнулъ и Ахилла.
— Ты, искренній мой, ты!
— А по какой причинѣ я злополученъ?
— Кто, какой злой духъ научаетъ тебя все это дѣлать?