Случилось это въ рождественскій сочельникъ. Вся семья собралась передъ елкою и ждала рѣшенія главы семейства. Былъ тутъ и священникъ, о. Алексѣй. Старикъ пригласилъ всѣхъ молиться рожденному Христу, говорилъ о любви, о прощеньи, о долгѣ каждаго утѣшить друга и недруга во имя Христово. Всѣ понимали, къ чему клонится его слово, всѣ слушали его съ особеннымъ чѵвствомъ, какъ бы молясь, чтобы это слово достигло цѣли. Оно тронуло и грознаго дядю. Произошло нѣчто удивительное: онъ проронилъ слезу. Позванъ былъ Храпошка, и дядя далъ ему вольную со словами: «Ты любилъ звѣря, какъ не всякій умѣетъ любить человѣка». Храпошка, однако, остался при дядѣ, и тотъ его въ шутку постоянно называлъ «укротителемъ звѣря» («Звѣрь»). Тутъ мы въ то же время видимъ, какое вліяніе имѣлъ на Лѣскова пастырь церкви. «Я былъ очень, счастливъ, — говорита онъ въ другомъ разсказѣ: — въ томъ отношеніи, что первые уроки религіи мнѣ даны были превосходнымъ христіаининомъ. Это былъ орловскій священникъ Остромысленій, — хорошій другъ моего отца и другъ всѣхъ насъ, дѣтей, которыхъ онъ умѣль научить любить правду и милосердіе».
Однако въ этомъ же разсказѣ («Пугало») онъ упоминаетъ о томъ, что интеллигентное руковожденіе дѣтьми было ввѣрено дьяконскому сыну, исключенному изъ семпнаріи ритору, который «состоялъ при моей особѣ на линіи наставника». Надъ этимъ наставникомъ Лѣсковъ добродушио подсмѣивается и очень далекъ отъ того, чтобы перенести на него чувства уваженія, которыя онъ питалъ къ нѣкоторымъ другимъ лицамъ духовнаго званія. Между своими наставниками онъ вообще дѣлалъ большое различіе: тѣхъ, кто умѣлъ на него повліять въ хорошемъ направленіи, онъ не забылъ до заката своихъ дней. Тутъ умѣстно будетъ вспомнить, о типической фигурѣ длиннаго и тощаго нѣмца, носившаго прозваніе «Козы». Очень недолго оставался этотъ наставникъ въ домѣ; по о немъ Лѣсковъ никогда въ жизни не забывалъ. Въ гости пріѣхала губернаторша. Ея сынъ оборваль въ саду какую-то рѣдкостную сливу. Исчсзновеніе сливы было замѣчепо, и за это жестоко выпороли ни въ
