чемъ неповиннаго сына садовника. Самъ виновный промолчалъ; промолчали и остальныя дѣти, но, ложась спать, Лѣсковъ не стерпѣлъ и сказалъ Козѣ, что сына садовника наказали напрасно. На другой день оказалось, что учителя уволили: онъ явился къ господамъ и наговорилъ губернаторшѣ много непріятныхъ вещей. Въ домѣ дѣти не рѣшились съ нимъ проститься, но подкараулили его въ нѣкоторомъ отдаленіи, и тутъ между учителемъ и воспитанниками произошелъ характерный разговоръ, кончившійся предсказаніемъ, что они еще увидятся. «Гдѣ же, гдѣ?» — кричали дѣти вслѣдъ учителю, а онъ отвѣчалъ: «Все равно… Иногда увидимся… и опять… не увидимся»… И еще что-то такое, а самъ все дальше и дальше отъ глазъ и скрылся, и съ тѣхъ поръ ушло очень много лѣтъ и Козы долго, очень долго не было предо мною, но потомъ онъ вдругъ совершенно неожиданно явился разъ и два и сталъ такъ близко, какъ будто онъ и не отходилъ, и затѣмъ опять исчезнетъ и опять откуда-то возьмется: — у всѣхъ напоенныхъ однимъ духомъ должно быть одно разумѣніе жизни».
Мы видимъ, какъ близко соприкасается вліяніе, оказанное на Лѣскова отцомъ Алексѣемъ и этимъ учителемъ-нѣмцемъ. Но возьмемъ еще одну личность, имѣвшую сильное вліяніе на нашего писателя. Мы говоримъ объ его теткѣ Пелагеѣ Дмитріевнѣ или, какъ ее въ семьѣ называли, тетѣ Полли. Въ 1840 году, когда нашему писателю было девять лѣтъ, разразился въ орловской губерніи страшный голодъ и вслѣдъ затѣмъ между крестьянскимъ людомъ стала свирѣпствовать очень опасная эпидемическая болѣзнь. Родители Лѣскова не знали, что и дѣлать. Врачебной помощи тогда, понятно, не было, и крестьяне умирали совершенно безпомощно. Въ эту критическую минуту отецъ послалъ за тетею Полли, и она тотчасъ же пріѣхала съ своимъ неразлучнымъ другомъ, квакершею англичанкою Гильдегардою. Вмигъ картина перемѣнилась. Больные были отдѣлены отъ здоровыхъ, устроенъ былъ временной лазаретъ, оказана была возможная медицинская помощь, и все это почти безъ всякихъ затратъ, дѣловито, умно, практично. Вечеромъ послѣ дневной работы, тетя Полли вмѣстѣ съ своимъ другомъ квакершею молились,
