— Теперь, знаете, легкое повѣтріе, ѣхать чудесно.
— Чудесно, запрягай скорѣй; чудесно.
И Туберозовъ нетерпѣливо взялся помогать Павлюкану.
Выкупанные дождемъ кони въ минуту были впряжены, и кибитка протопопа покатила, плеща колесами по лужамъ колеистаго проселка.
Воздухъ былъ благораствореннѣйшій; освѣщеніе теплое; съ полей несся легкій парокъ; въ воздухѣ пахло орѣшиной. Туберозовъ, сидя въ своей кибиткѣ, чувствовалъ себя такъ хорошо, какъ не чувствовалъ давно, давно. Онъ все глубоко вздыхалъ и радовался, что можетъ такъ глубоко вздыхать. Словно орлу обновились крылья!
У городской заставы его встрѣтилъ малиновый звонъ колоколовъ; это былъ благовѣстъ ко всенощной.
Кибитка Туберозова въѣхала на самый дворъ.
— Господи, что я за тебя, отецъ Савелій, изстрадалася! — кричала Наталья Николаевна, кидаясь навстрѣчу мужу. — Этакой громъ, а ты, сердце мое, былъ одинъ.
— О, голубка моя, да я былъ на шагъ отъ смерти!
И протопопъ разсказалъ женѣ все, что было съ нимъ у Гремучаго ключа, и добавилъ, что отнынѣ онъ живетъ словно вторую жизнь, не свою, а чью-то иную, и въ семъ видитъ себѣ и урокъ, и укоризну, что словно никогда не думалъ о бренности и ничтожествѣ своего краткаго вѣка.
Наталья Николаевна только моргала глазками и, вздохнувъ, проговорила: — А ты теперь покушать не хочешь ли? но видя, что мужъ въ отвѣтъ на это качнулъ отрицательно головой, она освѣдомилась о его жаждѣ.
— Жажда? — повторилъ за женою Савелій: — да, я жажду.
— Чайку?
Протопопъ улыбнулся и, поцѣловавъ жену въ темя, сказалъ:
— Нѣтъ, истины.
— Ну, что же? и благословенъ Богъ твой, ты что ни учредишь, все хорошо.
— Да, ну, я буду умываться, а ты, мой другъ, разсказывай мнѣ, что тутъ дѣлаютъ съ дьякономъ. И протопопъ подошелъ къ блестящему мѣдному рукомойнику и сталъ умываться, а Наталья Николаевна сообщила, что̀ знала объ
