— Да вотъ видишь ты, — отвѣчалъ Туберозовъ: — а Богъ-то вѣдь, ни въ чемъ этомъ не нуждаясь, сотворилъ свѣтъ.
— Это правда, — отвѣчалъ дьяконъ: — Богъ это сотворилъ.
— Такъ какъ же ты его отрицаешь?
— То-есть я не отрицаю, — отвѣчалъ Ахилла: — а я только говорю, что, восходя отъ хвакта въ разсужденіи, какъ блоха изъ опилокъ, такъ и вселенная могла сама собой явиться. У нихъ богъ, говорятъ, «кислородъ». А я, прахъ его знаетъ, что̀ онъ есть кислородъ! И вотъ видите: какъ вы опять заговорили въ разныя стороны, то я уже опять ничего не понимаю.
— Откуда же взялся твой кислородъ?
— Не знаю, ей-Богу… да лучше оставьте про это, отецъ Савелій.
— Нѣтъ, нельзя этого, милый, въ тебѣ оставить! Скажи: откуда начало ему, твоему кислороду?
— Ей-Богу не знаю, отецъ Савелій! Да нѣтъ, оставьте, душечка!
— Можетъ-быть сей кислородъ безначаленъ?
— А идолъ его знаетъ! Да ну его къ лѣшему!
— И конца ему нѣтъ?
— Отецъ Савелій!.. да ну его совсѣмъ къ свиньямъ, этотъ кислородъ. Пусть онъ себѣ будетъ хоть и безъ начала, и безъ конца: что намъ до него?
— А ты можешь ли понять, какъ это безъ начала и безъ конца?
Ахилла отвѣчалъ, что это онъ можетъ.
И затѣмъ громко продолжалъ:
«Единъ Богъ во святой Троицѣ спокланяемый, Онъ есть вѣченъ, то есть не имѣетъ ни начала, ни конца Своего бытія, но всегда былъ, есть и будетъ».
— Аминь! — произнесъ съ улыбкой Туберозовъ и, такъ же съ улыбкой приподнявшись съ своего мѣста, взялъ Ахиллу дружески за руку и сказалъ:
— Пойдемъ-ка, я тебѣ что-то покажу.
— Извольте, — отвѣчалъ дьяконъ.
И оба они, взявшись подъ руки, вышли изъ комнаты, прошли весь дворъ и вступили на средину покрытаго блестящимъ снѣгомъ огорода. Здѣсь старикъ сталъ и, указавъ дьякону на крестъ собора, гдѣ они оба столь долго предстояли алтарю, молча же перевелъ свой перстъ внизъ къ самой землѣ и строго вымолвилъ:
