какъ Захарія тою же тихою и безстрастною рѣчью продолжалъ чтеніе таблички словами:
— И Іоанну Воинственнику, его же память празднуемъ десятаго іюля.
Ахилла похлопалъ глазами и проговорилъ:
— Точно: теперь вспомнилъ, есть и Іоанну Воинственнику.
— Такъ о чемъ же это вы, сударь отецъ-дьяконъ, изволили цѣлый часъ спорить? — спросилъ, протягивая на прощанье свою ручку Ахиллѣ, Николай Аѳанасьевичъ.
— Ну, вотъ поди же ты со мною. Дубликаты позабылъ, вотъ изъ-за чего и спорилъ, — отвѣчалъ дьяконъ.
— Это, сударь, называется: шапка на головѣ, а я шапку ищу. Мое глубочайшее почтеніе, отецъ дьяконъ.
— «Шапку ищу»… Ахъ ты маленькій! — произнесъ, осклабляясь, Ахилла и, подхвативъ Николая Аѳанасьевича съ полу, посадилъ его себѣ на ладонь и воскликнулъ: — какъ пушиночка легенькій!
— Перестань, — велѣлъ отецъ Туберозовъ.
Дьяконъ опустилъ карлика и, поставивъ его на землю, шутливо замѣтилъ, что, по легкости Николая Аѳанасьевича, его никакъ бы нельзя на вѣсъ продавать; но протопопу уже немножко досадила суетливость Ахиллы, и онъ ему отвѣчалъ:
— А ты знаешь ли, кого цѣнятъ по вѣсу?
— А кого-съ?
— Повѣсу.
— Покорно васъ благодарю-съ.
— Не взыщи, пожалуйста.
Дьяконъ смутился и, обведя носовымъ бумажнымъ платкомъ по ворсу своей шляпы, проговорилъ:
— А вы ужъ нигдѣ не можете обойтись безъ политики, — и съ этимъ, слегка надувшись, вышелъ за двери.
Вскорѣ раскланялись и разошлись въ разныя стороны и всѣ другіе гости.
Николая Аѳанасьевича съ сестрой быстро унесли окованныя бронзой троечныя дрожки, а Туберозовъ тихо шелъ за рѣку вдвоемъ съ тѣмъ самымъ Дарьяновымъ, съ которымъ мы его видѣли въ домикѣ просвирни Препотенской.
Перейдя вмѣстѣ мостъ, они на минуту остановились, и протопопъ, какъ бы что-то вспомнивъ, сказалъ:
