благословеніе. Отпустите ихъ, Бизюкина! Идите, ребятишки, по дворамъ! Маршъ горохъ бузовать.
Дѣти одинъ за другимъ тихо выступили и, перетянувшись гуськомъ черезъ залу, шибко побѣжали по сѣнямъ, а потомъ по двору.
— Что всѣ эти школы? канитель!
— Я и сама это нахожу, — осмѣлилась вставить хозяйка.
— Да, разумѣется; субсидіи вѣдь не получаете?
— Нѣтъ: какая жъ субсидія!
— Отчего жъ? другіе изъ нашихъ берутъ. А это, вѣроятно, вашъ фруктикъ? — вопросилъ онъ, указавъ на вошедшаго наряднаго Ермошку и, не ожидая отвѣта, заговорилъ къ нему:
— Послушайте, милый фруктикъ: вели-ко, дружочекъ, прислугѣ подать намъ умыться!
— Это вовсе не сынъ мой, — отозвалась сконфуженная хозяйка.
Но Термосесовъ ея не слышалъ. Ухватясь за мысль, что видитъ предъ собой хозяйскаго сына, онъ развивалъ ей, къ чему его готовить и какъ его вести.
— Къ службѣ его приспособляйте. Чтобы къ литературѣ не пріохочивался. Я вотъ и права не имѣю поступить на службу, но кое-какъ, хоть какъ-нибудь, бочкомъ, ничкомъ, а все-таки примкнулъ. Да-съ; а я вѣдь прежде тоже самъ нигилистъ былъ и даже на вашего мужа сердился, что онъ себѣ службу досталъ. Глупо! отчего намъ не служить? на службѣ нашего брата любятъ, на службѣ деньги имѣешь; на службѣ вліяніе у тебя есть, — не то что тамъ, въ этой литературѣ. Тамъ еще дарованія спрашиваютъ, а тутъ дарованія даже вредятъ и ихъ не любятъ. Эхъ, да-съ, матушка, да-съ! служить сынка учите, служить.
— Да… Но, однако, мастерскія идутъ, — замѣтила Данка.
— Идутъ?.. Да, идутъ, — отвѣтилъ съ ироніей Термосесовъ. — А имъ бы лучше потверже стоять, чѣмъ все идти. Нѣтъ, я замѣчаю, вы рутинистка. Въ Россіи сила на службѣ, а не въ мастерскихъ — у Вѣры Павловны. Это баловство, а на службѣ я настоящему дѣлу служу; и сортирую людей: ты такой? — такъ тебя, а ты этакой? — тебя этакъ. Не нашъ ты? Я тебя приневолю, придушу, сокрушу, а казна мнѣ за это плати. Хоть немного, а все тысячки три, четыре давай. Это ужъ теперь такой прификсъ. Что
