начнемъ свою тактику, которая въ развитіи своемъ докажетъ его вредность, и вредность вообще подобныхъ независимыхъ людей въ духовенствѣ; а въ окончательномъ выводѣ явится логическое заключеніе о томъ, что религія можетъ быть допускаема только какъ одна изъ формъ администраціи. А коль скоро вѣра становится серьезною вѣрой, то она вредна и ее надо подобрать и подтянуть. Это будетъ вами первыми высказанная мысль, и она будетъ повторяться вмѣстѣ съ вашимъ именемъ, какъ повторяются мысли Макіавелли и Меттерниха. Довольны ли вы мною, мой повелитель?
— Да.
— И уполномочиваете меня дѣйствовать?
— Да.
— То-есть какъ разумѣть это «да»? Значитъ ли оно, что вы этого хотите?
— Да, хочу.
— То-то! А то вѣдь у васъ «да» значитъ и да и нѣтъ.
Термосесовъ отошелъ отъ кровати своего начальника и добавилъ:
— А то вѣдь… нашему брату, холопу, долго бездѣйствовать нельзя: намъ бабушки не ворожатъ, какъ вамъ, чтобы прямо изъ нигилистовъ въ сатрапы попадать. Я и о васъ, да и о себѣ хлопочу; мнѣ голодать уже надоѣло, а куда не сунешься, все формуляръ одинъ: «красный» да «красный», и никто брать не хочетъ.
— Побѣлитесь.
— Бѣлилъ не на что купить-съ.
— Зачѣмъ вы въ Петербургѣ въ шпіоны себя не предложили?
— Ходилъ-съ и предлагалъ, — отвѣчалъ беззастѣнчиво Термосесовъ: — но съ нашимъ нынѣшнимъ реализмомъ-то уже всѣ эти выгодныя вакансіи стали заняты. Надо, говорятъ, прежде чѣмъ-нибудь зарекомендоваться.
— Такъ и зарекомендуйтесь.
— Дайте случай способности свои показать; а то, ей-Богу, съ васъ начну.
— Скотъ, — прошипѣлъ Борноволоковъ.
— Мм-м-м-м-у-у-у! — замычалъ громко Термосесовъ.
Борноволоковъ вскочилъ и, схватясь въ ужасѣ за голову, спросилъ:
