— Да вы кто же такой?
— Учитель Препотенскій.
— Чѣмъ же вы ее раздражали?
— Да ровно ничѣмъ-съ, ровно ничѣмъ.
— Ну, такъ идите назадъ, я васъ помирю.
Препотенскій сейчасъ же вернулся.
— Почему же вы говорите, что онъ будто глупъ? — спросилъ у Бизюкиной Термосесовъ, крѣпко держа за обѣ руки учителя. — Я въ немъ этого не вижу.
— Да, разумѣется-съ, повѣрьте, я рѣшительно не глупъ, — отвѣчалъ, улыбаясь, Варнава.
— Совершенно вѣрю; и госпожу хозяйку за такое обращеніе съ вами не похвалю. Но пусть она намъ за это на мировую чаю дастъ. Я со сна чай иногда употребляю.
Хозяйка ушла распорядиться чаемъ.
— А вы, батюшка учитель, сядьте-ка, да потолкуемте! Вы, я вижу, человѣкъ очень хорошій и покладливый, — началъ, оставшись съ нимъ наединѣ, Термосесовъ и въ пять минутъ заставилъ Варнаву разсказать себѣ все его горестное положеніе и дома, и на поляхъ, причемъ не были позабыты ни мать, ни кости, ни Ахилла, ни Туберозовъ, при имени котораго Термосесовъ усугубилъ все свое вниманіе; потомъ разсказана была и недавнишняя утренняя военная исторія дьякона съ комиссаромъ Данилкой.
При этомъ послѣднемъ разсказѣ Термосесовъ крякнулъ и, хлопнувъ Препотенскаго по колѣну, сказалъ потихоньку:
— Такъ слушайте же, профессоръ, я поручаю вамъ непремѣнно доставить мнѣ завтра утромъ этого самаго мѣщанина?
— Данилку-то?
— Да; того, что дьяконъ обидѣлъ.
— Помилуйте, да это ничего нѣтъ легче!
— Такъ доставьте же.
— Утромъ будетъ у васъ до зари.
— Именно до зари. Нѣтъ; вы, я вижу, даже молодчина, Препотенскій! — похвалилъ Термосесовъ и, обратясь къ возвратившейся въ это время Бизюкиной, добавилъ: — Нѣтъ, мнѣ онъ очень нравится, а если онъ меня съ попомъ Туберозовымъ познакомитъ, то я его даже совсѣмъ умникомъ назову.
— Я его терпѣть не могу и вамъ не совѣтую съ нимъ знакомиться, — лепеталъ Варнава: — но если вамъ это нужно…
— Нужно, другъ, нужно.
