— Ну, такъ это я вамъ завтра же устрою.
И они разстались.
На дворѣ было уже около двухъ часовъ ночи, что̀ для уѣзднаго города, конечно, было весьма поздно, и Препотенскій, плетяся, размышлялъ, какимъ способомъ ему благополучнѣе доставиться домой, то-есть улизнуть ли потихоньку, чтобъ его не замѣтилъ Ахилла, или, напротивъ, ввѣриться его великодушію, такъ какъ Варнава когда-то читалъ, что у черкесовъ на Кавказѣ иногда спасаются единственно тѣмъ, что ввѣряютъ себя великодушію врага, и теперь онъ почему-то склонялся къ мысли судить объ Ахиллѣ по-черкесски.
Но прежде чѣмъ Препотенскій пришелъ къ какому-нибудь положительному рѣшенію, Термосесовъ все это переиначилъ.
Тотчасъ какъ только они разстались съ почтмейстершей, Термосесовъ объявилъ, что всѣ непремѣнно должны на минуту зайти съ нимъ къ Бизюкиной.
— Позволяешь? — отнесся онъ полуоборотомъ къ хозяйкѣ.
Той это было непріятно, но она позволила.
— У тебя питра какая-нибудь дома есть?
Бизюкина сконфузилась. Она какъ нарочно нынче забыла послать за виномъ, и теперь вспомнила, что со стола отъ обѣда приняли послѣднюю, чуть не совсѣмъ пустую, бутылку хересу. Термосесовъ замѣтилъ это смущеніе и сказалъ:
— Ну, хоть пиво, небось, есть?
— Пиво, конечно, есть.
— Я знаю, что у акцизныхъ пиво всегда есть. И медъ есть?
— Да, есть и медъ.
— Ну, вотъ и прекрасно: есть, господа, у насъ пиво и медъ, и я вамъ состряпаю изъ этого такое лампопо̀, что… — Термосесовъ поцѣловалъ свои пальцы и договорилъ: — языкъ свой, и тотъ, допивая, проглотите.
— Что это за ланпопо̀? — спросилъ Ахилла.
— Не ланпопо̀, а лампопо̀ — напитокъ такой изъ пива и меду дѣлается. — Идемъ! — и онъ потянулъ Ахиллу за рукавъ.
