гдѣ найти воду. Прежде чѣмъ мнѣ самому помереть, попробую облегчить страданіе этого бѣднаго животнаго.
Герасимъ приподнялъ ослика на ноги, подцѣпилъ его подъ брюхо своимъ поясомъ и сталъ волочь его, и доволокъ до ключа свѣжей воды. Тутъ онъ обтеръ ослу мокрой ладонью запекшуюся морду и сталъ его изъ рукъ попаивать, чтобы онъ сразу не опился.
Осликъ ожилъ и поднялся на ножки.
Герасиму жаль стало его тутъ бросить, и онъ повелъ его къ себѣ, и думалъ:
— Помучусь я еще съ нимъ — окажу ему пользу.
Пошли они вмѣстѣ назадъ, а тѣмъ временемъ огромный верблюдъ уже совсѣмъ почти былъ съѣденъ; и въ одной сторонѣ валялся большой лохмотъ его кожи. Герасимъ пошелъ взять эту кожу, чтобы таскать въ ней воду, но увидѣлъ, что за верблюдомъ лежитъ большой желтый левъ съ гривою, — отъ сытости валяется и хвостомъ по землѣ хлопаетъ.
Герасимъ подумалъ: «ну, должно-быть, мой конецъ: навѣрно этотъ левъ сейчасъ вскочитъ и растерзаетъ и меня, и осленка». А левъ ихъ не тронулъ, и Герасимъ благополучно унесъ съ собой лохмотъ верблюжьей кожи, чтобы сдѣлать изъ нея мѣшокъ, въ который можно наливать воду.
Набралъ тоже Герасимъ по пути острыхъ сучьевъ и сдѣлалъ изъ нихъ ослику загородочку, у самой своей норки.
«— Тутъ ему будетъ ночью свѣжо и спокойно», — думалъ старецъ, да и не угадалъ.
Какъ только на дворѣ стемнѣло, вдругъ что-то будто съ неба упало надъ пещеркой, и раздался страшный ревъ и ослиный крикъ.
Герасимъ выглянулъ и видитъ, что давешній страшный левъ протрясъ первую сытость и пришелъ съѣсть его осла, но это ему не удалось: прыгнувъ съ разбѣга, левъ не замѣтилъ ограды и воткнулъ себѣ въ пахъ острый сукъ и взревѣлъ отъ невыносимой боли.
Герасимъ выскочилъ и началъ вынимать изъ раны звѣря острыя спицы.
Левъ отъ боли весь трясся и страшно ревѣлъ и норовилъ хватить Герасима за руку, но Герасимъ его не пугался и всѣ колючки повынулъ, а потомъ взялъ верблюжью
где найти воду. Прежде чем мне самому помереть, попробую облегчить страдание этого бедного животного.
Герасим приподнял ослика на ноги, подцепил его под брюхо своим поясом и стал волочь его, и доволок до ключа свежей воды. Тут он обтер ослу мокрой ладонью запекшуюся морду и стал его из рук попаивать, чтобы он сразу не опился.
Ослик ожил и поднялся на ножки.
Герасиму жаль стало его тут бросить, и он повел его к себе, и думал:
— Помучусь я еще с ним — окажу ему пользу.
Пошли они вместе назад, а тем временем огромный верблюд уже совсем почти был съеден; и в одной стороне валялся большой лохмот его кожи. Герасим пошел взять эту кожу, чтобы таскать в ней воду, но увидел, что за верблюдом лежит большой желтый лев с гривою, — от сытости валяется и хвостом по земле хлопает.
Герасим подумал: «ну, должно быть, мой конец: наверно этот лев сейчас вскочит и растерзает и меня, и осленка». А лев их не тронул, и Герасим благополучно унес с собой лохмот верблюжьей кожи, чтобы сделать из нее мешок, в который можно наливать воду.
Набрал тоже Герасим по пути острых сучьев и сделал из них ослику загородочку, у самой своей норки.
«— Тут ему будет ночью свежо и спокойно», — думал старец, да и не угадал.
Как только на дворе стемнело, вдруг что-то будто с неба упало над пещеркой, и раздался страшный рев и ослиный крик.
Герасим выглянул и видит, что давешний страшный лев протряс первую сытость и пришел съесть его осла, но это ему не удалось: прыгнув с разбега, лев не заметил ограды и воткнул себе в пах острый сук и взревел от невыносимой боли.
Герасим выскочил и начал вынимать из раны зверя острые спицы.
Лев от боли весь трясся и страшно ревел и норовил хватить Герасима за руку, но Герасим его не пугался и все колючки повынул, а потом взял верблюжью
