была вертеница и Ѳедоса не слушалась, и даже озорничала съ нимъ.
— Ты, — бывало, скажетъ, — очень ужъ старъ сталъ, такъ вотъ и пужаешь всѣхъ и нѣтъ совсѣмъ при тебѣ никакой веселости. Чего ты пристаешь ко всѣмъ: «Богъ» да «Богъ»! Это мы и въ церкви слышали, и крестились, и кланялись, а теперь надо веселаго!
Онъ ей, бывало, скажетъ: — «Эй, не хорошо, Мавра! Бога надо постоянно видѣть передъ собою, на всѣхъ мѣстахъ ходящаго и къ тебѣ понятно глаголющаго, что̀ тебѣ хорошо, а чего ненадобѣ». — А дѣвка на эти слова отъ себя зачаститъ-зачаститъ и всякій разъ кончитъ тѣмъ, что: — «Ты простой мужикъ, а не попъ, и я не хочу тебя слушаться».
А онъ ей:
— Я простой мужикъ — я въ попы и не суюся, а ты не суди, кто я такой, а суди только мое слово: оно вѣдь идетъ на добро и отъ жалости.
А внучка отвѣчаетъ:
— Ну, ладно: въ молодомъ-то вѣку не до жалости; въ молодомъ вѣку надо счастье попробовать.
А Ѳедосъ ей и сказалъ:
— Ну, что̀ дѣлать — испробуешь, только вѣдь не насытишься.
Итакъ, гдѣ, бывало, съ дѣдомъ Ѳедосомъ люди ни сойдутся — сейчасъ всѣ противъ него; а онъ все толкуетъ, что надо жить въ тихости, безъ шума и грохота, да только никакъ съ людьми не столкуется, и съ Мавруткою къ празднику нелады у него по домашеству; пристаетъ она:
— Дай, дѣдко, мучицы просѣять, спечь лепешечекъ!
А онъ этого не хочетъ, говоритъ:
— Ѣшь рѣшотный хлѣбъ, отъ другихъ не отличай себя.
Мавра и злится: — «Насъ, — говоритъ, — Богъ отличилъ, а ты морить хочешь!»
Ѳедосъ отвѣчаетъ: — «Эхъ, глупая! еще невѣдомо, для чего вы отличены; можетъ-быть, и не для радости, а въ поученіе».
И когда разъ одинъ Маврутка такъ на Ѳедоса разсердилась, такъ взяла да и сказала ему:
— Не дай Богъ съ тобой долго жить, хоть бы померъ ты.
Но Ѳедосъ и тутъ не разсердилсія. — «Что же такое!.. Ни-
была вертеница и Федоса не слушалась, и даже озорничала с ним.
— Ты, — бывало, скажет, — очень уж стар стал, так вот и пужаешь всех и нет совсем при тебе никакой веселости. Чего ты пристаешь ко всем: «Бог» да «Бог»! Это мы и в церкви слышали, и крестились, и кланялись, а теперь надо веселого!
Он ей, бывало, скажет: — «Эй, не хорошо, Мавра! Бога надо постоянно видеть перед собою, на всех местах ходящего и к тебе понятно глаголющего, что тебе хорошо, а чего ненадобе». — А девка на эти слова от себя зачастит-зачастит и всякий раз кончит тем, что: — «Ты простой мужик, а не поп, и я не хочу тебя слушаться».
А он ей:
— Я простой мужик — я в попы и не суюся, а ты не суди, кто я такой, а суди только мое слово: оно ведь идет на добро и от жалости.
А внучка отвечает:
— Ну, ладно: в молодом-то веку не до жалости; в молодом веку надо счастье попробовать.
А Федос ей и сказал:
— Ну, что делать — испробуешь, только ведь не насытишься.
Итак, где, бывало, с дедом Федосом люди ни сойдутся — сейчас все против него; а он все толкует, что надо жить в тихости, без шума и грохота, да только никак с людьми не столкуется, и с Мавруткою к празднику нелады у него по домашеству; пристает она:
— Дай, дедко, мучицы просеять, спечь лепешечек!
А он этого не хочет, говорит:
— Ешь решетный хлеб, от других не отличай себя.
Мавра и злится: — «Нас, — говорит, — Бог отличил, а ты морить хочешь!»
Федос отвечает: — «Эх, глупая! еще неведомо, для чего вы отличены; может быть, и не для радости, а в поучение».
И когда раз один Маврутка так на Федоса рассердилась, так взяла да и сказала ему:
— Не дай Бог с тобой долго жить, хоть бы помер ты.
Но Федос и тут не рассердилсия. — «Что же такое!.. Ни-