— И то правда, — сказали бабы: — они — плохіе, — можетъ-быть, и умрутъ скоро на твое счастье!
А Маланья руками замотала.
— Что вы! что вы! — говоритъ, — зачѣмъ смерть звать: я ее къ себѣ на порогъ не хочу — пусть она за дверьми присохнетъ.
Домовитыя бабы распотѣшились и разсмѣялись:
— Ну, Маланья, — говорятъ, — голова баранья, — да какая же ты удалая да смѣшная: саму смерть у порога засушить хочетъ.
Пошла Маланья къ Ерашкѣ съ Живулечкой — понесла имъ водицы напиться дать и ее согрѣть въ горшкѣ, да головенки вымыть у припечка, а бабы стоятъ у колодца, — вслѣдъ ей смотрятъ и пересмѣиваются. А къ нимъ изъ лѣсу выходитъ старый старичокъ, на двѣ клюки опирается:
— Бабоньки, — говоритъ: — кто у васъ тутъ есть на селѣ живъ человѣкъ, что пущаетъ къ себѣ неимущаго путника?
А бабы ему отвѣчаютъ:
— А ты чей человѣкъ и какъ тебя звать по имени и по отчеству?
Старикъ отвѣчаетъ:
— Странникъ я свѣта Божьяго, и имя мнѣ Живая Душа на костылькахъ; пріусталъ въ пути да уснуть хочу.
— Мы не знаемъ тебя, — отвѣчали бабы: — и пустить къ себѣ безъ мужиковъ не смѣемъ, а мужики у насъ строгіе да грозные — придутъ, заругаютъ насъ.
— Что же, вы, видно, своихъ мужиковъ больше Бога боитесь. Богъ-то, вѣдь, велѣлъ принять и покормить неимущаго.
Бабы отвѣчаютъ:
— И то правда твоя, странничекъ: Божье слово помнимъ, а человѣческаго боимся.
Живая Душа покачала головой и говоритъ:
— А вѣдь это, бабоньки, по худу быть — такъ бы вѣдь вовсе не надобно. Пойду къ самимъ мужикамъ: у нихъ попрошусь.
Пошелъ къ мужикамъ, и мужики его не пустили.
— Кто тебя знаетъ, — сказали: — можетъ-быть, ты слабымъ прикинулся и самъ разузнать хочешь, гдѣ у насъ дорогое добро лежитъ, да ворамъ открыть, а можетъ-быть, у тебя
— И то правда, — сказали бабы: — они — плохие, — может быть, и умрут скоро на твое счастье!
А Маланья руками замотала.
— Что вы! что вы! — говорит, — зачем смерть звать: я ее к себе на порог не хочу — пусть она за дверьми присохнет.
Домовитые бабы распотешились и рассмеялись:
— Ну, Маланья, — говорят, — голова баранья, — да какая же ты удалая да смешная: саму смерть у порога засушить хочет.
Пошла Маланья к Ерашке с Живулечкой — понесла им водицы напиться дать и ее согреть в горшке, да головенки вымыть у припечка, а бабы стоят у колодца, — вслед ей смотрят и пересмеиваются. А к ним из лесу выходит старый старичок, на две клюки опирается:
— Бабоньки, — говорит: — кто у вас тут есть на селе жив человек, что пущает к себе неимущего путника?
А бабы ему отвечают:
— А ты чей человек и как тебя звать по имени и по отчеству?
Старик отвечает:
— Странник я света Божьего, и имя мне Живая Душа на костыльках; приустал в пути да уснуть хочу.
— Мы не знаем тебя, — отвечали бабы: — и пустить к себе без мужиков не смеем, а мужики у нас строгие да грозные — придут, заругают нас.
— Что же, вы, видно, своих мужиков больше Бога боитесь. Бог-то, ведь, велел принять и покормить неимущего.
Бабы отвечают:
— И то правда твоя, странничек: Божье слово помним, а человеческого боимся.
Живая Душа покачала головой и говорит:
— А ведь это, бабоньки, по худу быть — так бы ведь вовсе не надобно. Пойду к самим мужикам: у них попрошусь.
Пошел к мужикам, и мужики его не пустили.
— Кто тебя знает, — сказали: — может быть, ты слабым прикинулся и сам разузнать хочешь, где у нас дорогое добро лежит, да ворам открыть, а может быть, у тебя
