— Развѣ такъ можно! У него, говоритъ, хоть и шуба овечкина, такъ душа человѣчкина.
Англичанина сейчасъ оттуда за это разсужденіе вонъ — чтобы не смѣлъ поминать душу человѣчкину. А потомъ ему кто-то сказалъ: сходилъ бы ты лучше къ казаку Платову, — онъ простыя чувства имѣетъ.
Англичанинъ достигъ Платова, который теперь опять на укушеткѣ лежалъ: Платовъ его выслушалъ и про лѣвшу вспомнилъ.
— Какъ же, братецъ, говоритъ, — очень коротко съ нимъ знакомъ, — даже за волоса его дралъ, — только не знаю, какъ ему въ такомъ несчастномъ разѣ помочь; потому что я уже совсѣмъ отслужился и полную пуплекцію получилъ, — теперь меня больше не уважаютъ, — а ты бѣги скорѣе къ коменданту Скобелеву, онъ въ силахъ и тоже въ этой части опытный, — онъ что-нибудь сдѣлаетъ.
Полшкиперъ пошелъ и къ Скобелеву и все разсказалъ: какая у лѣвши болѣзнь и отчего сдѣлалась. Скобелевъ говоритъ:
— Я эту болѣзнь понимаю, только нѣмцы ее лѣчить не могутъ, а тутъ надо какого-нибудь доктора изъ духовнаго званія, потому что тѣ въ этихъ примѣрахъ выросли и помогать могутъ: я сейчасъ пошлю туда русскаго доктора Мартынъ-Сольскаго.
Но только когда Мартынъ-Сольскій пріѣхалъ, лѣвша уже кончался, потому что у него затылокъ о паратъ раскололся, и онъ одно только могъ внятно выговорить:
— Скажите государю, что у англичанъ ружья кирпичомъ не чистятъ: пусть чтобы и у насъ не чистили, а то, храни Богъ войны, они стрѣлять не годятся.
И съ этою вѣрностью лѣвша перекрестился и померъ.
Мартынъ-Сольскій сейчасъ же поѣхалъ, объ этомъ графу Чернышеву доложилъ, чтобы до государя довести, а графъ Чернышевъ на него закричалъ:
— Знай, говоритъ, свое рвотное да слабительное, а не въ свое дѣло не мѣшайся — въ Россіи на это генералы есть.
Государю такъ и не сказали, и чистка все продолжалась до самой Крымской кампаніи. Въ тогдашнее время, какъ стали ружья заряжать, а пули въ нихъ и болтаются, потому что стволы кирпичомъ расчищены. Тутъ Мартынъ-Сольскій Чернышеву о лѣвшѣ и напомнилъ, а графъ Чернышевъ и говоритъ:
— Разве так можно! У него, — говорит, — хоть и шуба овечкина, так душа человечкина.
Англичанина сейчас оттуда за это рассуждение вон — чтобы не смел поминать душу человечкину. А потом ему кто-то сказал: сходил бы ты лучше к казаку Платову, — он простые чувства имеет.
Англичанин достиг Платова, который теперь опять на укушетке лежал: Платов его выслушал и про левшу вспомнил.
— Как же, братец, — говорит, — очень коротко с ним знаком, — даже за волоса его драл, — только не знаю, как ему в таком несчастном разе помочь; потому что я уже совсем отслужился и полную пуплекцию получил, — теперь меня больше не уважают, — а ты беги скорее к коменданту Скобелеву, он в силах и тоже в этой части опытный, — он что-нибудь сделает.
Полшкипер пошел и к Скобелеву и все рассказал: какая у левши болезнь и отчего сделалась. Скобелев говорит:
— Я эту болезнь понимаю, только немцы ее лечить не могут, а тут надо какого-нибудь доктора из духовного звания, потому что те в этих примерах выросли и помогать могут: я сейчас пошлю туда русского доктора Мартын-Сольского.
Но только когда Мартын-Сольский приехал, левша уже кончался, потому что у него затылок о парат раскололся, и он одно только мог внятно выговорить:
— Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся.
И с этою верностью левша перекрестился и помер.
Мартын-Сольский сейчас же поехал, об этом графу Чернышеву доложил, чтобы до государя довести, а граф Чернышев на него закричал:
— Знай, — говорит, — свое рвотное да слабительное, а не в свое дело не мешайся — в России на это генералы есть.
Государю так и не сказали, и чистка все продолжалась до самой Крымской кампании. В тогдашнее время, как стали ружья заряжать, а пули в них и болтаются, потому что стволы кирпичом расчищены. Тут Мартын-Сольский Чернышеву о левше и напомнил, а граф Чернышев и говорит:
