томковъ и обучали ихъ. У насъ у всякаго кучера съ форейторомъ были шестерики и все разныхъ сортовъ: вятки, казанки, калмыки, битюгскіе, донскіе, — все это были изъ приводныхъ коней, которые по ярмаркамъ покупались, а то, разумѣется. больше было своихъ заводскихъ, но про этихъ говорить не сто̀итъ, потому что заводскіе кони смирные и ни сильнаго характера, ни фантазіи веселой не имѣютъ; а вотъ эти дикари, это ужасные были звѣри. Покупаетъ ихъ, бывало, графъ прямо цѣлыми косяками, какъ есть весь табунъ, дешево, рублей по восьми, по десяти за голову, ну и какъ скоро мы ихъ домой пригонимъ, сейчасъ начинаемъ ихъ школить. Ужасно противляются. Половина даже, бывало, подохнутъ, а воспитанію не подаются: стоятъ на дворѣ — все дивятся и даже отъ стѣнъ шарахаются, а все только на небо, какъ птицы, глазами косятъ. Даже инда жалость, глядя на иного, возьметъ, потому что видишь, что вотъ такъ бы онъ, кажется, сердечный, и улетѣлъ, да крылышекъ у него нѣтъ… И овса или воды изъ корыта ни за что по первоначалу ни пить, ни ѣсть не станетъ, и такъ все сохнетъ, сохнетъ, пока изведется совсѣмъ и околѣетъ. Иногда этой траты бываетъ болѣе, какъ на половину того, что купимъ, а особенно изъ киргизскихъ. Ужасно они степную волю любятъ. Но зато, которые оборкаются и останутся жить, изъ тѣхъ тоже не малое число, учивши, покалѣчить придется, потому что на ихъ дикость одно средство — строгость, но зато уже которые все это воспитаніе и науку вынесутъ, такъ изъ этихъ такая отборность выходитъ, что никогда съ ними никакой заводской лошади не сравниться по ѣздовой добродѣтели.
Родитель мой, Северьянъ Иванычъ, правилъ киргизскимъ шестерикомъ, а когда я подросъ, такъ меня къ нему въ этотъ же шестерикъ форейторомъ посадили. Лошади были жестокія, не то, что нынѣшнія какія-нибудь кавалерійскія, что для офицеровъ берутъ. Мы этихъ офицерскихъ кофишенками звали потому, что на нихъ нѣтъ никакого удовольствія ѣхать, такъ какъ на нихъ офицеры даже могутъ сидѣть, а тѣ были просто звѣрь, аспидъ и василискъ, все вмѣстѣ: морды эти однѣ чего стоили, или оскалъ, либо ножищи, или гривье… ну, то-есть, просто сказать ужасть! Устали онѣ никогда не знали; не только что восемьдесятъ, а даже сто и сто пятнадцать верстъ изъ деревни до Орла
томков и обучали их. У нас у всякого кучера с форейтором были шестерики и все разных сортов: вятки, казанки, калмыки, битюгские, донские, — все это были из приводных коней, которые по ярмаркам покупались, а то, разумеется, больше было своих заводских, но про этих говорить не сто́ит, потому что заводские кони смирные и ни сильного характера, ни фантазии веселой не имеют; а вот эти дикари, это ужасные были звери. Покупает их, бывало, граф прямо целыми косяками, как есть весь табун, дешево, рублей по восьми, по десяти за голову, ну и как скоро мы их домой пригоним, сейчас начинаем их школить. Ужасно противляются. Половина даже, бывало, подохнут, а воспитанию не подаются: стоят на дворе — все дивятся и даже от стен шарахаются, а все только на небо, как птицы, глазами косят. Даже инда жалость, глядя на иного, возьмет, потому что видишь, что вот так бы он, кажется, сердечный, и улетел, да крылышек у него нет… И овса или воды из корыта ни за что по первоначалу ни пить, ни есть не станет, и так все сохнет, сохнет, пока изведется совсем и околеет. Иногда этой траты бывает более, как на половину того, что купим, а особенно из киргизских. Ужасно они степную волю любят. Но зато, которые оборкаются и останутся жить, из тех тоже не малое число, учивши, покалечить придется, потому что на их дикость одно средство — строгость, но зато уже которые все это воспитание и науку вынесут, так из этих такая отборность выходит, что никогда с ними никакой заводской лошади не сравниться по ездовой добродетели.
Родитель мой, Северьян Иваныч, правил киргизским шестериком, а когда я подрос, так меня к нему в этот же шестерик форейтором посадили. Лошади были жестокие, не то, что нынешние какие-нибудь кавалерийские, что для офицеров берут. Мы этих офицерских кофишенками звали потому, что на них нет никакого удовольствия ехать, так как на них офицеры даже могут сидеть, а те были просто зверь, аспид и василиск, все вместе: морды эти одни чего стоили, или оскал, либо ножищи, или гривье… ну, то есть, просто сказать ужасть! Устали они никогда не знали; не только что восемьдесят, а даже сто и сто пятнадцать верст из деревни до Орла
