— Нѣтъ-съ; дѣла никакого, а тосковалъ: очень домой въ Россію хотѣлось.
— Такъ вы и въ десять лѣтъ не привыкли къ степямъ?
— Нѣтъ-съ, домой хочется… тоска дѣлалась. Особенно по вечерамъ, или даже когда среди дня стоитъ погода хорошая, жарынь, въ стану тихо, вся татарва отъ зною попадаетъ по шатрамъ и спитъ, а я подниму у своего шатра полочку и гляжу на степи… въ одну сторону и въ другую — все одинаково… Знойный видъ, жестокія; просторъ — краю нѣтъ; травы, буйство; ковыль бѣлый, пушистый, какъ серебряное море волнуется и по вѣтерку запахъ несетъ: овцой пахнетъ, а солнце обливаетъ, жжетъ, и степи, словно жизни тягостной, нигдѣ конца не предвидятся и тутъ глубинѣ тоски дна нѣтъ… Зршпь, самъ не знаешь куда, и вдругъ предъ тобой отколь ни возьмется обозначается монастырь, нлн храмъ и вспомнишь крещеную землю и заплачешь.
Иванъ Северьянычъ остановился, тяжело вздохнулъ отъ воспоминанія и продолжалъ:
— Или еще того хуже было на солончакахъ надъ самымъ надъ Каспіемъ; солнце рдѣетъ, печетъ и солончакъ блеститъ и море блеститъ… Одурѣніе отъ этого блеску даже хуже чѣмъ отъ ковыля дѣлается и не знаешь тогда, гдѣ себя, въ какой части свѣта числить, то-есть живъ ты пли уже умеръ и въ безнадежномъ аду за грѣхи мучишься. Тамъ, гдѣ степь ковылистѣе, она все-такн радостнѣй; тамъ хоть по уваламъ кое-гдѣ изрѣдка шалфей сизѣетъ, или мелкій полынь и чабрецъ пестритъ бѣлизну! а тутъ все одно блыщаніе… Тамъ, гдѣ-нибудь огонь цѣломъ по травѣ пойдетъ, — суета поднимется: дрохвы летятъ, стрепеты, кудпкп степные и охота на нихъ затѣется. Тудаковъ этихъ, или по здѣшнему драхвовъ, на коняхъ заѣзжаемъ и длинными кнутьямп засѣкаемъ; а тамъ, гляди, надо и самимъ зъ коня отъ огня бѣжать… Все отъ этого развлечете. А потомъ по старому палу опять клубника засядетъ; птица на нее разная налетитъ, все больше мелочь этакая н пойдетъ въ воздухѣ чириканье… А потомъ еще гдѣ-нибудь и кустикъ встрѣтишь: таволожка, дикій перенчекъ, или чилизнпкъ… И когда на восходѣ солнца туманъ росою садится, будто прохладой пахнётъ и идутъ отъ растенія запахи… Оно, разумѣется, и при всемъ этомъ скучно, но все еще перенести можно, но на солончакѣ не приведи Господи ни-
