— Я очень счастливъ, владыко, что вы раздѣляете мое мнѣніе,— отвѣчалъ капитанъ Б. и, сдѣлавъ вслѣдъ за симъ нѣсколько самыхъ благопрнстойныхъ и тонкихъ комплиментовъ извѣстной образованности ума и благородству характера архіерея, добавилъ:
— Ваше высокопреосвященство, разумѣется, лучше меня знаете всѣ недостатки русской Церкви, гдѣ, конечно, среди духовенства есть люди и очень умные, и очень добрые,—я этого никакъ не стану оспаривать, но они едва ли понимаютъ Христа. Их ъ положеніе и прочее... заставляетъ ихъ толковать все ... слишкомъ узко.
Архіерей посмотрѣлъ на него, улыбнулся и отвѣтилъ:
— Да, господпнъ капитанъ, скромностъ моя не оскорбится признать, что я, можетъ-быть, не хуже васъ знаю всѣ скорби Церкви; но справедливость была бы оскорблена, если бы я рѣшился признать вмѣстѣ съ вами, что въ Россіи Господа Христа понимаютъ менѣе, чѣмъ въ Тюбингенѣ, Лондонѣ или Женевѣ.
— Объ этомъ, владыко, еще можно спорпть.
Архісрей снова улыбнулся и сказалъ:
— А вы , я вижу, охочи спорить. Что съ вами дѣлать! Отъ спора мы воздержимся, а бесѣдовать—давайте. И съ этимъ словомъ онъ взялъ со стола большой, богато украшенный рѣзьбою изъ слоновой кости, альбомъ и, раскрывъ его, сказалъ:
— Вотъ нашъ Господь!—Зову васъ посмотрѣть! Здѣсь я собралъ много изображеній Его лица. Вотъ Онъ сидитъ у кладезя съ женой самаритянской — работа дивная; художникъ, надо думать, понималъ и лицо, и моментъ.
— Да; мнѣ тоже кажется, владыко, что это сдѣлано съ понятіемъ,— отвѣчалъ Б. — Однако, нѣтъ ли здѣсь въ Божественномъ лицѣ излишней мягкости? не кажется ли вамъ, что Ему ужъ слпшкомъ все равно, сколько эта, женщина имѣла мужей и что нынѣшній мужъ ей не мужъ?
Всѣ молчали; архіерей это замѣтилъ и продолжалъ:
— Мнѣ кажется, сюда немного строгаго вниманія было бы чертой нелишнею.
— Вы правы, можетъ-быть, владыко.
— Распространенная картина; мнѣ доводилось ее часто видѣть по преимуществу у дамъ. Посмотримъ далѣе. Опять
