Не въ сумрачный чертогъ Наяды говорливой
Пришла она плѣнять мой слухъ самолюбивый
Разсказомъ о щитахъ, герояхъ и коняхъ,
О шлемахъ кованыхъ и сломанныхъ мечахъ
5 Скрывая низкій лобъ подъ вѣтвію лавровой,
Съ цитарой золотой иль изъ кости слоновой
Ни разу на моемъ не прилегла плечѣ
Богиня гордая въ расшитой епанчѣ.
Мнѣ слуха не ласкалъ языкъ ея могучій,
10 И гибкій и простой, и звучный безъ созвучій;
По волѣ Піеридъ съ достоинствомъ пѣвца
Я не мечталъ стяжать широкаго вѣнца.
О, нѣтъ! Подъ дымкою ревнивой покрывала
Мнѣ Музу молодость иную указала:
15 Отягощала прядь душистая волосъ
Головку дивную узломъ тяжелыхъ косъ,
Цвѣты послѣдніе въ рукѣ ея дрожали,
Отрывистая рѣчь была полна печали,
И женской прихоти, и серебристыхъ грёзъ,
Не в сумрачный чертог Наяды говорливой
Пришла она пленять мой слух самолюбивый
Рассказом о щитах, героях и конях,
О шлемах кованых и сломанных мечах
5 Скрывая низкий лоб под ветвию лавровой,
С цитарой золотой иль из кости слоновой
Ни разу на моем не прилегла плече
Богиня гордая в расшитой епанче.
Мне слуха не ласкал язык ее могучий,
10 И гибкий и простой, и звучный без созвучий;
По воле Пиерид с достоинством певца
Я не мечтал стяжать широкого венца.
О, нет! Под дымкою ревнивой покрывала
Мне Музу молодость иную указала:
15 Отягощала прядь душистая волос
Головку дивную узлом тяжелых кос,
Цветы последние в руке ее дрожали,
Отрывистая речь была полна печали,
И женской прихоти, и серебристых грёз,
