Есмерэ и Мартинэ, |
Пѣсня пастуховъ напомнила Окассену о Николетъ, нѣжной подругѣ, которую онъ такъ любилъ, и онъ подумалъ, не проходила ли она мимо? Онъ пришпорилъ коня и подъѣхалъ къ пастухамъ.
— Богъ на помощь, милыя дѣти.
— Здравствуйте,—отвѣтилъ ему тотъ, который былъ поразговорчивѣе другихъ.
— Милыя дѣти, спойте-ка еще разъ ту пѣсенку, которую вы только что пѣли.
— Нѣтъ, пѣть мы больше не будемъ,—отвѣтилъ тотъ, который былъ побойчѣе другихъ.—Глупъ будетъ тотъ, кто споетъ ее вамъ, сударь.
— Милыя дѣти, развѣ вы меня не знаете?
— Какъ не знать! Вы Окассенъ, нашъ молодой господинъ, только мы не ваши, а графскіе.
— Милыя дѣти, сдѣлайте то, о чемъ я прошу!
— Ну, вотъ еще, чортъ возьми! Стану я пѣть для васъ, если мнѣ не хочется! Развѣ найдется въ этой странѣ хоть одинъ такой богатый человѣкъ, кромѣ графа Гарена, который, найдя моихъ быковъ, коровъ и овецъ на своихъ лугахъ и въ своей пшеницѣ, осмѣлился бы ихъ выгнать, не боясь, что ему глаза выцарапаютъ. Такъ зачѣмъ же я буду пѣть для васъ, если мнѣ этого не хочется?
Есмерэ и Мартинэ, |
Песня пастухов напомнила Окассену о Николет, нежной подруге, которую он так любил, и он подумал, не проходила ли она мимо? Он пришпорил коня и подъехал к пастухам.
— Бог на помощь, милые дети.
— Здравствуйте, — ответил ему тот, который был поразговорчивее других.
— Милые дети, спойте-ка еще раз ту песенку, которую вы только что пели.
— Нет, петь мы больше не будем, — ответил тот, который был побойчее других. — Глуп будет тот, кто споет ее вам, сударь.
— Милые дети, разве вы меня не знаете?
— Как не знать! Вы Окассен, наш молодой господин, только мы не ваши, а графские.
— Милые дети, сделайте то, о чём я прошу!
— Ну, вот еще, чёрт возьми! Стану я петь для вас, если мне не хочется! Разве найдется в этой стране хоть один такой богатый человек, кроме графа Гарена, который, найдя моих быков, коров и овец на своих лугах и в своей пшенице, осмелился бы их выгнать, не боясь, что ему глаза выцарапают. Так зачем же я буду петь для вас, если мне этого не хочется?
