симости которая уготована была имъ тройною заботой князей Меттерниха и Гарденберга и графа Нессельроде.
Подобно тому какъ подъ конецъ оживленнаго бала изъ общества, за мигъ предъ тѣмъ многочисленнаго и шумнаго, остается иной разъ лишь нѣсколько человѣкъ желающихъ еще повеселиться, нѣкоторыя лица, очарованныя прелестью австрійскихъ дамъ, не спѣшили укладываться, отлагая отъѣздъ свой со дня на день.
Веселое это общество, къ которому принадлежалъ и я, собиралось раза два въ недѣлю въ замкѣ вдовствовавшей княгини Шварценбергъ, въ нѣсколькихъ миляхъ отъ города, за мѣстечкомъ Гитцингъ. Изящно барскій тонъ хозяйки дома, ея граціозная любезность и тонкій умъ имѣли для гостей ея невыразимую привлекательность.
Утро наше посвящалось прогулкамъ; обѣдали мы всѣ вмѣстѣ, либо въ замкѣ, либо гдѣ-нибудь въ окрестностяхъ, а по вечерамъ, сидя у не ярко пылавшаго камина, бесѣдовали и разказывали другъ другу разныя исторіи. Говорить о политикѣ было строго воспрещено. Всѣмъ она жестоко надоѣла, и разказы наши почерпались или изъ повѣрій и преданій родной тому или другому изъ насъ страны, или изъ нашихъ личныхъ воспоминаній.
Однажды вечеромъ, когда уже всѣ кое-что поразказали и воображеніе каждаго изъ насъ находилось въ томъ напряженномъ состояніи коему такъ способствуютъ обыкновенно полумракъ и наступающее внезапно общее молчаніе, маркизъ д’Юрфе, старый эмигрантъ, котораго мы всѣ очень любили за его почти юношескую веселость и остроуміе, воспользовался этою наставшею минутой молчанія и заговорилъ:
— Разказы ваши, господа, сказалъ онъ, — весьма необыкновенны, конечно, но мнѣ сдается что въ нихъ нѣтъ главнаго: именно, вашего личнаго въ нихъ участія. Я не знаю, видѣлъ ли изъ васъ кто самъ, собственными глазами, тѣ сверхъестественныя явленія о которыхъ только-что сообщалось намъ и можетъ ли онъ подтвердить ихъ своимъ честнымъ словомъ?
Мы должны были согласиться что никто изъ насъ сдѣлать это не могъ, и старикъ продолжалъ, оправляя свое жабо:
— Что до меня, господа, то я знаю одинъ лишь случай въ этомъ родѣ, но случай этотъ такъ страненъ, страшенъ и главное достовѣренъ что его одного достаточно чтобы навести ужасъ на воображеніе самаго недовѣрчиваго человѣка. Я къ несчастію самъ былъ тутъ и свидѣтелемъ, и дѣйствую-
