христіанскою религіей, возвела на ихъ мѣсто новое божество — Разумъ. Культъ этого божества никогда не былъ моимъ когда я находился въ женскомъ обществѣ, а въ то время о которомъ я говорю я тѣмъ менѣе былъ расположенъ приносить ему жертвы. Я безъ стѣсненія предался чувству которое влекло меня къ Зденкѣ и радостно отвѣчалъ на ея заигрыванія… Въ сладостномъ забытьи прошло нѣсколько времени, въ теченіе коего я, забавляясь между прочимъ примѣриваніемъ на Зденкѣ то одной, то другой изъ найденныхъ мной на ея столѣ драгоцѣнныхъ вещицъ, вздумалъ надѣть ей на шею эмалевый крестикъ о которомъ я имѣлъ уже случай упомянуть. Едва поднялъ я его надъ нею, Зденка отскочила вздрогнувъ.
— Довольно дурачества, милый, сказала она, — брось эти побрякушки и поговоримъ о тебѣ и о твоихъ намѣреніяхъ!
Смущеніе Зденки заставило меня невольно задуматься. Разглядывая ее пристальнѣе, я замѣтилъ что у нея на шеѣ не было, какъ прежде, тѣхъ образковъ и ладонокъ которые Сербы носятъ обыкновенно съ самаго ранняго дѣтства и до смерти.
— Зденка, сказалъ я, — гдѣ же всѣ образки которые носила ты на шеѣ?
— Потеряла, отвѣчала она нетерпѣливо и тотчасъ же перемѣнила разговоръ.
Во мнѣ заныло вдругъ какое-то смутное предчувствіе недобраго. Я собрался ѣхать. Зденка остановила меня.
— Какъ, сказала она, — ты просилъ у меня часа времени и уѣзжаешь едва проведя со мной нѣсколько минутъ?
— Зденка, отвѣтилъ я, — ты была права уговаривая меня уѣхать; я слышу шумъ и боюсь чтобы насъ не увидали съ тобой!
— Будь покоенъ, другъ мой, все спитъ кругомъ, и только кузнечикъ въ травѣ да стрекоза въ воздухѣ могутъ услышать что̀ я хочу сказать тебѣ.
— Нѣтъ, нѣтъ, Зденка, я долженъ ѣхать…
— Постой, постой, заговорила Зденка, — я люблю тебя больше души своей, больше своего спасенія; ты сказалъ мнѣ что жизнь твоя и кровь — мои…
— Но братъ твой, Зденка… я предчувствую, онъ придетъ!
— Успокойся, сердце мое, брать мой спитъ убаюканный вѣтромъ что̀ шелеститъ въ деревьяхъ; глубокъ его сонъ, длинна эта ночь, и я у тебя прошу только часа!
