— Зачѣмъ же я даромъ даю вещь, да еще и контрактъ буду писать на нее?
— Да вѣдь это, мы, батюшка, вѣдь изъ чести просимъ. Сдѣлайте милость.
— Вы изъ чести просите, а я изъ чести даю, пока у насъ дѣло будетъ идти на честности, а станете нечестно житъ, пеняйте на себя, впередъ вамъ говорю.
— Да вѣдь мы изъ чести просимъ. Оно точно, покуда мы у вашей милости, обиды намъ не будетъ, а ну какъ Богъ, часомъ, по душу пошлетъ, да насъ тогда обидятъ, значитъ чтò жь, мы тогда, со скотинкой пропасть должны?
— Если вы честно станете жить, то никто васъ не тронетъ. Я ли, другой ли кто будетъ, песчаный островъ никому не нуженъ. А пустить васъ на шею арендатору по контракту не могу.
— Да вѣдь мы изъ чести.
— Ну, ребята теперь намъ не объ чемъ больше толковатъ, ступайте да потолкуйте промежь себя. Посредникъ скоро будетъ, такъ чтобы намъ въ словахъ-то не разбиваться. Ступайте.
— Да вотъ чтò, батюшка, затянулъ сѣдой старикъ, озираясь одними глазами на міръ, безъ поворота головы: — наша-то земелька за усадьбами больно сумнительна.
— Весной ее часомъ заливаетъ, да и пескомъ переноситъ. Какъ пойдетъ это ледъ по хлѣбушку, такъ ажно (даже) волосы на головѣ шевелятся, прибавилъ ораторъ Панкратъ. Послѣдняя фигура видимо понравилась, и отовсюду послышалось: и волосы шевелятся! индо волосы шевелятся!
— Да вѣдь сойдти на другое мѣсто не хотите, а этой землей владѣете изстари. Отчего жъ она вѣкъ была хороша, а теперь стала дурна?
— На то была воля господская, а только весной, ажно волосы.…
Видя, что конца этому не будетъ, я прекратилъ совѣщаніе до пріѣзда посредника. Не успѣла толпа вывалитъ за дверь, какъ на порогъ появился бывшій кучеръ Азоръ, дворовый, братъ сельскаго старосты, такой же золотушный, только поменьше брата ростомъ, отъявленный негодяй и лѣнивецъ. Онѣ-то и завелъ было въ деревнѣ самовольно водочную продажу.
— Чтò тебѣ надо?
