лярностью тоже указуетъ на такое тождество. Желтый цвѣтозвукъ Римскаго-Корсакова совпадаетъ съ желтымъ Скрябина. Синій Римскаго-Корсакова возникаетъ у Скрябина какъ голубой, а сѣровато-зеленоватый какъ синій. Это—тождество, родство, и сходство. Зеленый цвѣтозвукъ Римскаго-Корсакова возникаетъ у Скрябина какъ красный. Это возстановленное тождество. Присутствіе отдѣльной рѣдкой способности у двухъ самыхъ выдающихся русскихъ музыкантовъ является какъ бы первовѣстью новой человѣческой впечатлительности, которая въ будущемъ сумѣетъ создать нерукотворный храмъ Свѣтозвука. Но для выполненія сложной задачи дѣйственнаго воплощенія свѣтовой симфоніи Скрябина нѣтъ въ современности надлежащихъ условій. То, что сдѣлалъ въ этомъ смыслѣ нашъ Большой Театръ исполненіемъ Скрябинскаго „Прометея“,[1] есть не вознесеніе геніальнаго имени Скрябина, а недостойное искаженіе пышнаго замысла. Уже одно то, что колдовское число семь въ свѣтовой игрѣ было подмѣнено неполномочнымъ три, указуетъ не на досягновеніе, а на убогость посягновенія. Скрябинъ повелѣлъ наполнить свѣтами пространство, которое пронизано игрою его колдующихъ звуковъ. Онъ въ замыслѣ ввелъ въ чарованіе всю богатую ёмкость простора, а тутъ въ отгороженномъ помѣщеніи, вмѣсто цвѣтовой семиструнной киѳары, пытается быть плѣнительной трехструнная балалайка. Явно, что здѣсь свѣтоносный богъ Аполлонъ замѣненъ приземистымъ африканскимъ божкомъ Бесомъ.
Вѣрна ли самая мысль Скрябина о сочетаніи его
- ↑ Прометей — музыкальная поэма Александра Скрябина для фортепиано, оркестра (включая орган), голоса и партии света. (прим. редактора Викитеки)
лярностью тоже указует на такое тождество. Жёлтый цветозвук Римского-Корсакова совпадает с жёлтым Скрябина. Синий Римского-Корсакова возникает у Скрябина как голубой, а серовато-зеленоватый как синий. Это — тождество, родство, и сходство. Зелёный цветозвук Римского-Корсакова возникает у Скрябина как красный. Это восстановленное тождество. Присутствие отдельной редкой способности у двух самых выдающихся русских музыкантов является как бы первовестью новой человеческой впечатлительности, которая в будущем сумеет создать нерукотворный храм Светозвука. Но для выполнения сложной задачи действенного воплощения световой симфонии Скрябина нет в современности надлежащих условий. То, что сделал в этом смысле наш Большой Театр исполнением Скрябинского «Прометея»,[1] есть не вознесение гениального имени Скрябина, а недостойное искажение пышного замысла. Уже одно то, что колдовское число семь в световой игре было подменено неполномочным три, указует не на досягновение, а на убогость посягновения. Скрябин повелел наполнить светами пространство, которое пронизано игрою его колдующих звуков. Он в замысле ввёл в чарование всю богатую ёмкость простора, а тут в отгороженном помещении, вместо цветовой семиструнной кифары, пытается быть пленительной трёхструнная балалайка. Явно, что здесь светоносный бог Аполлон заменён приземистым африканским божком Бесом.
Верна ли самая мысль Скрябина о сочетании его
