И до чего, приэтомъ, просты пріемы мстящей дамы! Ей хочется, между прочимъ, показать, что я… «не христіанинъ», — и вотъ она объявляетъ, что у нея есть на то неопровержимое, вполнѣ и для всѣхъ достаточное, важное доказательство. Какое-же?.. Ея дневникъ!! Въ этомъ дневникѣ (стр. 33 брошюры) будто-бы сказано, что 5 (17) іюня 1884 года я гулялъ съ г-жей Желиховской по Парижу и не захотѣлъ войти вмѣстѣ съ нею въ нашу церковь. Затѣмъ, уже на память, авторъ «Правды о Е. П. Блаватской» вышиваетъ по этой канвѣ фантастическія арабески. Если-бы ея дневникъ и былъ доказательствомъ, еслибы въ немъ это и было написано, еслибы все это и было въ дѣйствительности — гдѣ же, однако, тутъ доказательство моего «нехристіанства»?! Г-жа Желиховская очевидно разсчитываетъ на крайне наивныхъ читателей. Развѣ самый ревностный христіанинъ и богомольный человѣкъ не можетъ, по той или иной, самой простой и естественной причинѣ, въ извѣстную минуту не желать войти въ церковь? Съ другой стороны, развѣ самый отъявленный безбожникъ будетъ «бояться» (по выраженію г-жи Желиховской) войти въ церковь? Вотъ до чего жажда мщенія помрачаетъ мою противницу!
Я никогда не дѣлалъ тайны изъ моихъ религіозныхъ убѣжденій, завѣщанныхъ мнѣ моимъ отцомъ. Если были когда во мнѣ нѣкоторыя смущенія, то это ужь дѣло моей совѣсти. Во всякомъ случаѣ я никогда не выносилъ передъ публикой этихъ временныхъ смущеній и кончилъ тѣмъ, что справился съ ними. Два десятка лѣтъ я пишу и написалъ много. Во всѣхъ моихъ, быть можетъ и крайне несовершенныхъ, писаніяхъ невозможно найти ничего, что исходило бы не отъ христіанина. Такимъ образомъ таинственная «записная книжка» дамы, хоть и получающей нынѣ, благодаря всему этому дѣлу, весьма лестную «славу», — является ужь черезчуръ курьезнымъ и комичнымъ свидѣтелемъ… моего кликушества!!.
Но эта мстящая дама, эта защитница «нео-буддизма», даже совершенно непонимающая доктрины, о которой говоритъ (ибо, въ лучшемъ случаѣ, только крайнимъ невѣжествомъ объясняется ея увѣреніе, что она — православная, и въ то же время защита ею «теософіи» Блаватской, какъ высокаго, чистаго и духовнаго ученія, какъ противувѣса матерьялизму), — эта дама стремится поразить меня прямо въ сердце. Касаясь, по своему, совершенно неидущихъ къ дѣлу, не имѣющихъ ни малѣйшаго отношенія къ Блаватской и «теософіи», интимныхъ обстоятельствъ моей жизни, — г-жа Желиховская заставляетъ меня на нихъ останавливаться. Она разсказываетъ какъ я изъ ея дома ѣхалъ вѣнчаться и какъ она благословила меня и мою невѣсту; но тутъ же спохватывается и дѣлаетъ такую выноску: «Спѣшу оговориться: я благословила одну невѣсту. Г. Соловьевъ низачто не соглашался, чтобы я его перекрестила образомъ, что̀ меня крайне огорчило: я думала, что эта странность у него прошла». Какова прелесть! тутъ даже ссылки на «дневникъ» нѣтъ; надо и безъ «дневника» повѣрить г-жѣ Желиховской, что я «кликуша» или «порченый», боящійся креста. И это въ такую-то минуту! Какъ истая послѣдовательница «высокаго и чистаго» уче-
И до чего при этом просты приемы мстящей дамы! Ей хочется, между прочим, показать, что я… «не христианин», — и вот она объявляет, что у нее есть на то неопровержимое, вполне и для всех достаточное, важное доказательство. Какое же?.. Ее дневник!! В этом дневнике (стр. 33 брошюры) будто бы сказано, что 5 (17) июня 1884 года я гулял с г-жой Желиховской по Парижу и не захотел войти вместе с нею в нашу церковь. Затем уже на память автор «Правды о Е. П. Блаватской» вышивает по этой канве фантастические арабески. Если бы ее дневник и был доказательством, если бы в нем это и было написано, если бы все это и было в действительности, — где же, однако, тут доказательство моего «нехристианства»?! Г-жа Желиховская, очевидно, рассчитывает на крайне наивных читателей. Разве самый ревностный христианин и богомольный человек не может, по той или иной, самой простой и естественной причине в известную минуту не желать войти в церковь? С другой стороны, разве самый отъявленный безбожник будет «бояться» (по выражению г-жи Желиховской) войти в церковь? Вот до чего жажда мщения помрачает мою противницу!
Я никогда не делал тайны из моих религиозных убеждений, завещанных мне моим отцом. Если были когда во мне некоторые смущения, то это уж дело моей совести. Во всяком случае я никогда не выносил перед публикой этих временных смущений и кончил тем, что справился с ними. Два десятка лет я пишу и написал много. Во всех моих, быть может, и крайне несовершенных писаниях невозможно найти ничего, что исходило бы не от христианина. Таким образом, таинственная «записная книжка» дамы, хоть и получающей ныне, благодаря всему этому делу, весьма лестную «славу», — является уж чересчур курьезным и комичным свидетелем… моего кликушества!!.
Но эта мстящая дама, эта защитница «необуддизма», даже совершенно не понимающая доктрины, о которой говорит (ибо, в лучшем случае, только крайним невежеством объясняется ее уверение, что она — православная, и в то же время защита ею «теософии» Блаватской как высокого, чистого и духовного учения, как противовеса материализму), — эта дама стремится поразить меня прямо в сердце. Касаясь, по-своему, совершенно не идущих к делу, не имеющих ни малейшего отношения к Блаватской и «теософии», интимных обстоятельств моей жизни, — г-жа Желиховская заставляет меня на них останавливаться. Она рассказывает как я из ее дома ехал венчаться и как она благословила меня и мою невесту; но тут же спохватывается и делает такую выноску: «Спешу оговориться: я благословила одну невесту. Г. Соловьев ни за что не соглашался, чтобы я его перекрестила образом, что меня крайне огорчило: я думала, что эта странность у него прошла». Какова прелесть! тут даже ссылки на «дневник» нет; надо и без «дневника» поверить г-же Желиховской, что я «кликуша» или «порченый», боящийся креста. И это в такую-то минуту! Как истая последовательница «высокого и чистого» уче-
