Я просилъ его немедленно извѣстить ее о томъ, что такой-то, живя въ настоящее время въ Парижѣ, желалъ бы съ ней познакомиться, но не сдѣлаетъ этого, не получивъ на то предварительно ея согласія.
Черезъ нѣсколько дней, гораздо раньше, чѣмъ я могъ ожидать, мнѣ ужь принесли изъ Петербурга отвѣтъ, извѣщавшій меня о томъ, что Е. П. Блаватская ждетъ меня и приметъ, когда угодно.
Не безъ нѣкотораго волненія поѣхалъ я въ rue Noitre Dame des Champs, выбравъ, какъ мнѣ казалось, самый удобный часъ, то-есть не слишкомъ рано и не черезчуръ поздно. За это время, пока я ожидалъ отвѣта изъ Петербурга, я уже совсѣмъ наэлектризовался предстоявшимъ мнѣ интереснымъ знакомствомъ.
Хоть у меня и не было съ собой «Пещеръ и дебрей Индостана», но я припомнилъ ихъ отъ начала до конца и почувствовалъ на себѣ все обаяніе этого талантливаго повѣствованія, гдѣ реальность смѣшивается съ самой удивительной таинственностью.
Судя по впечатлѣнію, произведенному на меня маленькой рекламой «Matin», я ожидалъ увидѣть нѣчто во многихъ отношеніяхъ грандіозное и приготовлялся къ торжественной аудіенціи, которую мнѣ дастъ Е. П. Блаватская. Я былъ увѣренъ, что у ея подъѣзда увижу вереницу экипажей, что мнѣ придется очутиться среди огромнаго пестраго общества ея посѣтителей.
Но вотъ я въ далекой плохенькой улицѣ лѣваго берега Сены, «de l’autre côté de l’eau», — какъ говорятъ парижане. Кучеръ останавливается у сказаннаго ему мною номера дома. Домъ этотъ довольно невзрачнаго вида и у подъѣзда — ни одного экипажа.
«Батюшки, пропустилъ — уѣхала изъ Парижа!» — въ досадѣ сообразилъ я.
Но нѣтъ, на мой вопросъ консьержъ указываетъ мнѣ путь, я поднимаюсь наверхъ по очень, очень скромной лѣстницѣ, звоню — и какая-то чумазая фигура въ восточномъ тюрбанѣ, пропускаетъ меня въ крохотную темную переднюю.
На мой вопросъ: принимаетъ ли m-me Блаватская, чумазая фигура отвѣчаетъ мнѣ: «entrez, monsieur», — и исчезаетъ съ моей
Я просил его немедленно известить ее о том, что такой-то, живя в настоящее время в Париже, желал бы с ней познакомиться, но не сделает этого, не получив на то предварительно ее согласия.
Через несколько дней, гораздо раньше, чем я мог ожидать, мне уж принесли из Петербурга ответ, извещавший меня о том, что Е. П. Блаватская ждет меня и примет, когда угодно.
Не без некоторого волнения поехал я в rue Noitre Dame des Champs, выбрав, как мне казалось, самый удобный час, то есть не слишком рано и не чересчур поздно. За это время, пока я ожидал ответа из Петербурга, я уже совсем наэлектризовался предстоявшим мне интересным знакомством.
Хоть у меня и не было с собой «Пещер и дебрей Индостана», но я припомнил их от начала до конца и почувствовал на себе все обаяние этого талантливого повествования, где реальность смешивается с самой удивительной таинственностью.
Судя по впечатлению, произведенному на меня маленькой рекламой «Matin», я ожидал увидеть нечто во многих отношениях грандиозное и приготовлялся к торжественной аудиенции, которую мне даст Е. П. Блаватская. Я был уверен, что у ее подъезда увижу вереницу экипажей, что мне придется очутиться среди огромного пестрого общества ее посетителей.
Но вот я в далекой плохонькой улице левого берега Сены, «de l’autre côté de l’eau», — как говорят парижане. Кучер останавливается у сказанного ему мною номера дома. Дом этот довольно невзрачного вида и у подъезда — ни одного экипажа.
«Батюшки, пропустил — уехала из Парижа!» — в досаде сообразил я.
Но нет, на мой вопрос консьерж указывает мне путь, я поднимаюсь наверх по очень-очень скромной лестнице, звоню — и какая-то чумазая фигура в восточном тюрбане пропускает меня в крохотную темную переднюю.
На мой вопрос: принимает ли m-me Блаватская, чумазая фигура отвечает мне: «Entrez, monsieur», — и исчезает с моей
