что я знаю — недопускать Субба-Рао писать со мною «La doctrine secrète», а самому ее писать подъ моимъ руководствомъ. Но онъ очень ошибся. Я его привезла сюда и объявила, что писать теперь The secret doctrine совсѣмъ не буду, а буду писать для русскихъ журналовъ, я отказалась сказать ему хоть одно слово объ оккультизмѣ. Видя что я поклялась молчать и учить его не буду, онъ уѣхалъ наконецъ. Должно быть станетъ теперь врать на меня Германскому Обществу. Да мнѣ теперь все равно. Пусть вретъ. Это онъ подговорилъ Баваджи заплатить за три мѣсяца впередъ, зная, что у меня денегъ нѣтъ и я поневолѣ останусь здѣсь.[1]
Но я пишу Каткову и потребую свои кровныя деньги за «Загадочныя Племена» и тогда уѣду въ Висбаденъ, Мариненбаденъ или какой нибудь другой Баденъ которые мнѣ очень нужны; а затѣмъ посѣлюсь въ Мюнхенѣ или около Вѣны мнѣ все равно гдѣ, лишь бы найти теплую комнату, да быть поближе къ Россіи, къ X. такъ чтобы умирая, видѣть ее возлѣ меня. Посовѣтуйте, что дѣлать!
Изъ двухъ вашихъ писемъ я получила одно простое да другое заказное сегодня только и спѣшу отвѣчать. Тутъ даже и почта съ ума сошла. Приносятъ мнѣ однажды, на дняхъ, письмо страховое: росписалась и ужь собиралась распечатать, какъ вдругъ вижу — не ко мнѣ, а какому-то Благовѣщенскому въ Нагасаки въ Японіи а совсѣмъ не въ Неаполь!! и кажется съ деньгами еще, а почтальонъ ушелъ; три дня затѣмъ я отдала его назадъ въ Неаполѣ на почтѣ самому директору который страшно смутился.
- ↑ Если къ фактамъ отчета Годжсона присоединить эту характеристику самой Блаватской, — то образъ доктора Гартмана становится совсѣмъ ясенъ. Но г-жа Желиховская извлекаетъ изъ этого джэнтльмена большую для себя пользу. Своимъ статьямъ въ „Новостяхъ“ она предпосылаетъ такой эпиграфъ: „Не далеко то будущее, когда историкъ радъ будетъ перерыть всѣ архивы, дабы найти единое слово изъ жизни Е. П. Б.“ — и подписываетъ: „Д-ръ Гартманъ“. Читатель полагаетъ, что это извѣстный нѣмецкій философъ Эдуардъ Гартманъ, весьма интересующійся, какъ вѣдомо многимъ, разными необъяснимыми явленіями, — и проникается почтеніемъ, думая: „а! если и Гартманъ, значитъ дѣло то, пожалуй, и не шутка!“ Но это только маленькая, невинная мистификація. Слова эпиграфа принадлежатъ всего-на-всего „теософу“ Францу Гартману, состоявшему при Е. П. Блаватской, потомъ отошедшему отъ нея, а затѣмъ, какъ видно
что я знаю — не допускать Субба-Рао писать со мною «La doctrine secrète», а самому ее писать под моим руководством. Но он очень ошибся. Я его привезла сюда и объявила, что писать теперь The secret doctrine совсем не буду, а буду писать для русских журналов, я отказалась сказать ему хоть одно слово об оккультизме. Видя что я поклялась молчать и учить его не буду, он уехал наконец. Должно быть станет теперь врать на меня Германскому Обществу. Да мне теперь все равно. Пусть врет. Это он подговорил Баваджи заплатить за три месяца вперед, зная, что у меня денег нет и я поневоле останусь здесь.[1]
Но я пишу Каткову и потребую свои кровные деньги за «Загадочные Племена» и тогда уеду в Висбаден, Мариненбаден или какой-нибудь другой Баден которые мне очень нужны; а затем поселюсь в Мюнхене или около Вены мне все равно где, лишь бы найти теплую комнату, да быть поближе к России, к X. так чтобы умирая, видеть ее возле меня. Посоветуйте, что делать!
Из двух ваших писем я получила одно простое да другое заказное сегодня только и спешу отвечать. Тут даже и почта с ума сошла. Приносят мне однажды, на днях, письмо страховое: расписалась и уж собиралась распечатать, как вдруг вижу — не ко мне, а какому-то Благовещенскому в Нагасаки в Японии а совсем не в Неаполь!! и кажется с деньгами еще, а почтальон ушел; три дня затем я отдала его назад в Неаполе на почте самому директору который страшно смутился.
- ↑ Если к фактам отчета Годжсона присоединить эту характеристику самой Блаватской, — то образ доктора Гартмана становится совсем ясен. Но г-жа Желиховская извлекает из этого джентльмена большую для себя пользу. Своим статьям в «Новостях» она предпосылает такой эпиграф: «Не далеко то будущее, когда историк рад будет перерыть все архивы, дабы найти единое слово из жизни Е. П. Б.» — и подписывает: «Д-р Гартман». Читатель полагает, что это известный немецкий философ Эдуард Гартман, весьма интересующийся, как ведомо многим, разными необъяснимыми явлениями, — и проникается почтением, думая: «А! если и Гартман, значит дело-то, пожалуй, и не шутка!» Но это только маленькая невинная мистификация. Слова эпиграфа принадлежат всего-навсего «теософу» Францу Гартману, состоявшему при Е. П. Блаватской, потом отошедшему от нее, а затем, как видно
