закричала внѣ себя «madame», — хорошъ аскетъ! да у него въ Индіи жена и дѣти остались!
Я не могъ удержаться отъ хохоту и поспѣшилъ уйти.
Передъ отъѣздомъ я пришелъ проститься.
Разставаясь я говорилъ:
— Ну вотъ, Елена Петровна, насталъ разлуки нашей часъ и, теперь, уже послѣдней разлуки. Выслушайте искренній совѣтъ мой, идущій и отъ головы моей и отъ сердца: пожалѣйте себя, бросьте всю эту ужасную канитель, отойдите отъ теософическаго общества, какъ не очень давно сами хотѣли, лѣчитесь въ тишинѣ и пишите. У васъ настоящій литературный талантъ, онъ можетъ давать вамъ и средства къ жизни и удовлетвореніе вашему самолюбію. Вы такъ легко работаете — пишите же, пишите въ русскіе журналы, обо всемъ, что видѣли и знаете, только бросьте все это, всѣхъ этихъ махатмъ и челъ, всѣхъ этихъ англичанъ и индусовъ… Пусть хоть вечеръ вашей жизни будетъ тихъ и ясенъ. Не берите лишней тягости на душу, остановитесь…
— Поздно! — глухо сказала она, — для меня возврата нѣтъ.
И тотчасъ же, совсѣмъ уже инымъ тономъ, прибавила:
— Знайте, что всѣ предсказанія «хозяина» исполнятся… теперь уже не позже какъ черезъ полтора мѣсяца!
Этими послѣдними словами она дала мнѣ возможность разстаться съ ней навсегда безъ чувства жалости…
Заѣхавъ на короткое время въ Страсбургъ, я отправился въ Парижъ съ тѣмъ, чтобы, повидавъ моихъ французскихъ друзей, спѣшить въ Россію. Къ моему изумленію, m-me де-Морсье встрѣтила меня вопросомъ: «не знаю ли я чего-нибудь о дѣяніяхъ Могини?» Я отвѣтилъ ей, что наканунѣ моего отъѣзда изъ Вюрцбурга «madame» распечатала какое-то нѣжное посланіе, обращенное къ интересному индусу, и, при этомъ, воскликнула: «ахъ, негодяй, это онъ ужь второй разъ выкидываетъ со мною такую штуку!»
— Знаете ли, это очень важно, очень важно! — смущенно повторяла m-me де-Морсье.
закричала вне себя «madame», — хорош аскет! да у него в Индии жена и дети остались!
Я не мог удержаться от хохоту и поспешил уйти.
Перед отъездом я пришел проститься.
Расставаясь, я говорил:
— Ну вот, Елена Петровна, настал разлуки нашей час и теперь уже последней разлуки. Выслушайте искренний совет мой, идущий и от головы моей и от сердца: пожалейте себя, бросьте всю эту ужасную канитель, отойдите от теософического общества, как не очень давно сами хотели, лечитесь в тишине и пишите. У вас настоящий литературный талант, он может давать вам и средства к жизни и удовлетворение вашему самолюбию. Вы так легко работаете — пишите же, пишите в русские журналы, обо всем, что видели и знаете, только бросьте все это, всех этих махатм и чел, всех этих англичан и индусов… Пусть хоть вечер вашей жизни будет тих и ясен. Не берите лишней тягости на душу, остановитесь…
— Поздно! — глухо сказала она, — для меня возврата нет.
И тотчас же, совсем уже иным тоном, прибавила:
— Знайте, что все предсказания «хозяина» исполнятся… теперь уже не позже как через полтора месяца!
Этими последними словами она дала мне возможность расстаться с ней навсегда без чувства жалости…
Заехав на короткое время в Страсбург, я отправился в Париж с тем, чтобы, повидав моих французских друзей, спешить в Россию. К моему изумлению, m-me де Морсье встретила меня вопросом: «Не знаю ли я чего-нибудь о деяниях Могини?» Я ответил ей, что накануне моего отъезда из Вюрцбурга «madame» распечатала какое-то нежное послание, обращенное к интересному индусу, и при этом воскликнула: «Ах, негодяй, это он уж второй раз выкидывает со мною такую штуку!»
— Знаете ли, это очень важно, очень важно! — смущенно повторяла m-me де Морсье.
