Страница:Современная жрица Изиды (Соловьев).pdf/251

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница выверена

именно случилось съ нею, чего она была свидѣтельницей — она повторяла:

— Не спрашивайте! Это такъ ужасно и отвратительно! и я не могу, не могу, не смѣю, понимаете — не смѣю говорить… Если я хоть кому-нибудь открою то, что̀ знаю, все пропало! о себѣ я не думаю — я все равно уничтожена, жизнь моя разбита… но мой мужъ… однимъ моимъ лишнимъ словомъ я погублю его…

Когда мы ее спрашивали — зачѣмъ же ея мужъ тамъ остался, да вдобавокъ еще такъ тѣсно связаннымъ съ «Обществомъ», въ качествѣ его секретаря и редактора «Теософиста», — она глухимъ голосомъ и съ отчаяніемъ въ лицѣ отвѣчала:

— Для него нѣтъ возврата… онъ навсегда связанъ съ ними… онъ уже не можетъ вернуться!!

— Помилуйте, да вѣдь изъ вашихъ словъ можно заключить, что это какая-то ужасная секта какихъ-то мрачныхъ «душителей», съ кровожаднымъ мщеніемъ, ядомъ и кинжалами! — воскликнулъ я, и ея глаза, широко раскрытые ужасомъ, отвѣчали мнѣ, что я, пожалуй, какъ это ни дико кажется, не особенно далекъ отъ истины.

— Скажите хоть одно, — спросила m-me де-Морсье, — значитъ, и вы знаете, что всѣ обманы и гадости, о которыхъ Годжсонъ сообщаетъ въ своемъ отчетѣ, правда?

— Конечно, знаю! — проговорила мистриссъ Оклэй. — Ахъ, Боже мой, еслибъ только это!..

Такъ мы ничего больше отъ нея и не добились, и я съ тѣхъ поръ ни разу ее не видѣлъ — свиданіе это было почти передъ самымъ моимъ отъѣздомъ изъ Парижа.

Эта мистриссъ Оклэй произвела на меня своей жалкой внѣшностью, отчаяніемъ и темными рѣчами самое тяжелое впечатлѣніе. Помимо всякаго таинственнаго и кроваваго мщенія Адіарскихъ «душителей», ядовъ и кинжаловъ, — было ясно, что она запугана вождями новѣйшей теософіи до послѣдней степени, а мужъ ея до того скомпрометтированъ, что уже для него нѣтъ возможности отступленія. Ихъ обманули, обобрали и запутали. Она еще нашла въ себѣ силу, истерзанная и нищая, убѣжать; онъ

Тот же текст в современной орфографии

именно случилось с нею, чего она была свидетельницей — она повторяла:

— Не спрашивайте! Это так ужасно и отвратительно! и я не могу, не могу, не смею, понимаете — не смею говорить… Если я хоть кому-нибудь открою то, что знаю, все пропало! о себе я не думаю — я все равно уничтожена, жизнь моя разбита… но мой муж… одним моим лишним словом я погублю его…

Когда мы ее спрашивали — зачем же ее муж там остался, да вдобавок еще так тесно связанным с «Обществом» в качестве его секретаря и редактора «Теософиста», — она глухим голосом и с отчаянием в лице отвечала:

— Для него нет возврата… он навсегда связан с ними… он уже не может вернуться!!

— Помилуйте, да ведь из ваших слов можно заключить, что это какая-то ужасная секта каких-то мрачных «душителей», с кровожадным мщением, ядом и кинжалами! — воскликнул я, и ее глаза, широко раскрытые ужасом, отвечали мне, что я, пожалуй, как это ни дико кажется, не особенно далек от истины.

— Скажите хоть одно, — спросила m-me де Морсье, — значит, и вы знаете, что все обманы и гадости, о которых Годжсон сообщает в своем отчете, правда?

— Конечно, знаю! — проговорила мистрисс Оклей. — Ах, боже мой, если б только это!..

Так мы ничего больше от нее и не добились, и я с тех пор ни разу ее не видел — свидание это было почти перед самым моим отъездом из Парижа.

Эта мистрисс Оклей произвела на меня своей жалкой внешностью, отчаянием и темными речами самое тяжелое впечатление. Помимо всякого таинственного и кровавого мщения адиарских «душителей», ядов и кинжалов, — было ясно, что она запугана вождями новейшей теософии до последней степени, а муж ее до того скомпрометирован, что уже для него нет возможности отступления. Их обманули, обобрали и запутали. Она еще нашла в себе силу, истерзанная и нищая, убежать; он