Мои статьи «Современная жрица Изиды“, по своему предмету и по тому интересу, какой возбуждаютъ разсказы изъ дѣйствительной жизни съ разоблаченіемъ ея курьезовъ, — не могли не обратить на себя вниманія. Зная это я хорошо зналъ также и то, что мнѣ придется вынести всякія непріятныя слѣдствія такого интереса и вниманія. Вѣдь угодить всѣмъ нѣтъ никакой возможности, и, прежде всего, я не могъ, конечно, угодить сестрѣ моей героини, — г-жѣ Желиховской. Ея писанія о Е. П. Блаватской какъ о великой чудотворицѣ оккультизма, преисполненныя самой удивительной фантастичности, явились для нея тѣмъ заклинаніемъ, посредствомъ котораго чародѣй средневѣковой легенды вызвалъ духа, не имѣя силъ съ нимъ справиться. Жестокимъ духомъ, неосмотрительно вызваннымъ г-жей Желиховской, оказалась моя «жрица Изиды».
Я объяснилъ, въ началѣ моего разсказа, причины, принудившія меня приступить къ печатанію моихъ воспоминаній, сопровождаемыхъ документами. Для людей, знакомыхъ съ современными настроеніями нашего общества и относящихся серьезно къ этимъ настроеніямъ, ясенъ вредъ, могущій произойти отъ увлеченій глубоко матерьялистической доктриной, разукрашенной разными суевѣріями, мнимыми чудесами и носящей пышное названіе «теософіи» и «религіи разума». Показать въ истинномъ свѣтѣ, съ помощью неопровержимыхъ доказательствъ, нравственную подкладку такого ученія, а также его создателей и провозвѣстниковъ — оказалось дѣломъ общественной важности. Я увидѣлъ, что, при такихъ обстоятельствахъ, молчать и скрывать истину, зная ее — преступно.
Я самъ въ свое время, да и не одинъ, а въ компаніи съ нѣкоторыми весьма извѣстными и достойными представителями западно-европейской науки и литературы, очень заинтересовался Блаватской, ея феноменами и чудесами. Ни отъ кого я не скрывалъ моего первоначальнаго увлеченія, моихъ все возраставшихъ сомнѣній и моего страстнаго желанія во что бы то ни стало узнать истину въ этомъ крайне важномъ дѣлѣ (см. ниже: письмо г. Шарля Ришэ). Лично къ Блаватской я относился съ полной симпатіей, какъ къ моей соотечественницѣ, какъ къ женщинѣ, обладавшей рѣдкой талантливостью и совсѣмъ оригинальной силой. Такое мое отношеніе къ ней продолжалось до осени 1885 года, когда я разглядѣлъ
Мои статьи «Современная жрица Изиды», по своему предмету и по тому интересу, какой возбуждают рассказы из действительной жизни с разоблачением ее курьезов, — не могли не обратить на себя внимания. Зная это, я хорошо знал также и то, что мне придется вынести всякие неприятные следствия такого интереса и внимания. Ведь угодить всем нет никакой возможности, и, прежде всего, я не мог, конечно, угодить сестре моей героини, — г-же Желиховской. Ее писания о Е. П. Блаватской как о великой чудотворице оккультизма, преисполненные самой удивительной фантастичности, явились для нее тем заклинанием, посредством которого чародей средневековой легенды вызвал духа, не имея сил с ним справиться. Жестоким духом, неосмотрительно вызванным г-жой Желиховской, оказалась моя «жрица Изиды».
Я объяснил в начале моего рассказа причины, принудившие меня приступить к печатанию моих воспоминаний, сопровождаемых документами. Для людей, знакомых с современными настроениями нашего общества и относящихся серьезно к этим настроениям, ясен вред, могущий произойти от увлечений глубоко материалистической доктриной, разукрашенной разными суевериями, мнимыми чудесами и носящей пышное название «теософии» и «религии разума». Показать в истинном свете с помощью неопровержимых доказательств нравственную подкладку такого учения, а также его создателей и провозвестников, — оказалось делом общественной важности. Я увидел, что при таких обстоятельствах молчать и скрывать истину, зная ее — преступно.
Я сам в свое время, да и не один, а в компании с некоторыми весьма известными и достойными представителями западно-европейской науки и литературы, очень заинтересовался Блаватской, ее феноменами и чудесами. Ни от кого я не скрывал моего первоначального увлечения, моих все возраставших сомнений и моего страстного желания во что бы то ни стало узнать истину в этом крайне важном деле (см. ниже: письмо г. Шарля Рише). Лично к Блаватской я относился с полной симпатией как к моей соотечественнице, как к женщине, обладавшей редкой талантливостью и совсем оригинальной силой. Такое мое отношение к ней продолжалось до осени 1885 года, когда я разглядел
