Кажется ясно. Увы! Это лишь одинъ изъ малыхъ образчиковъ добросовѣстности и правдивости моей «почтенной» противницы!
Что я не намѣревался убѣждать членовъ Лонд. Психич. Общества въ реальности моего свиданія съ Моріей, доказывается не только ихъ дальнѣйшимъ, напечатаннымъ въ «отчетѣ» заявленіемъ, но и послѣдними словами моего разсказа: «Je dois dire qu’à peine revenu à Paris, ou je suis actuellement, mes hallucinations et les faits étranges qui m’entouraient, se sont complément dissipés»[1].
Наконецъ мое сомнѣніе доказывается моими словами въ письмѣ къ г-жѣ Желиховской отъ 9/24 Ноября 1884 года: «Вамъ желательно знать, что̀ интимнаго говорилъ мнѣ Моріа. Да кто говорилъ? Моріа-ли? Я сильно въ этомъ сомнѣваюсь» (брошюра, стр. 47). Зачѣмъ г-жа Желиховекая приводитъ такіе отрывки изъ моихъ писемъ, служащіе ей самую плохую службу, — это рѣшительно непонятно!
По возвращеніи изъ Эльберфельда я нѣкоторое время чувствовалъ себя лучше; но затѣмъ, и особенно къ концу 1884 года, нервы мои опять расходились. Поэтому немудрено, что мнѣ одинъ разъ (къ тому же я сильно натрудилъ себѣ глаза чтеніемъ рукописей) почудилась Блаватская въ своемъ черномъ балахонѣ. Находясь въ перепискѣ съ г-жей Желиховской и просто, искренно и шутливо говоря съ ней обо всемъ (я съ поразительной опрометчивостью вѣрилъ тогда ея добродѣтелямъ и дружбѣ) — я разсказалъ ей и этотъ случай, прибавивъ: «что-жь это такое? Опять вопросъ вашъ: галлюцинація или нѣтъ? Да я же почемъ знаю!? Что отъ этого можно съ ума сойти — это вѣрно! но я постараюсь этого не сдѣлать».
Она приводитъ (стр. 95) и это письмо — какъ доказательство чего? тогдашняго разстройства моихъ нервовъ?! но вѣдь я самъ говорю объ этомъ въ «Изидѣ»! Раньше того и колокольчики слышались, и дуновенія какія-то я очень явственно ощущалъ, а однажды (этого г-жа Желиховская даже еще и не знаетъ!!) я, минуты двѣ, слышалъ вокругъ себя шуршаніе невидимаго шелковаго платья! Слушалъ, слушалъ — шуршитъ, да и только! Леченье холодной водой, извѣстный режимъ и временное прекращеніе сильныхъ занятій, главное же — удаленіе отъ всякихъ «теософическихъ» чудесъ — совершенно прекратили всѣ эти явленія. Съ какой же бы стати сталъ я подробно, по номерамъ и пунктамъ, описывать ихъ въ «Изидѣ,» давно ужъ и отлично зная ихъ происхожденіе?!
Письмо мое къ Блаватской о Ришэ и о томъ, что я подружился съ m-me Аданъ, писано въ явно насмѣшливомъ тонѣ и совершенно объясняется обстоятельствами того времени. Я былъ у m-me Аданъ по случаю печатавшагося тогда въ ея журналѣ «Nouvelle Revue» моего разсказа «Магнитъ». Я видѣлъ эту извѣстную литературную и политическую даму всего второй разъ — и вотъ она, вѣроятно разсчитывая, что я напечатаю въ Россіи «интервью» съ нею,
- ↑ „Я долженъ сказать, что, по возвращеніи въ Парижъ, гдѣ я теперь нахожусь, мои галлюцинаціи и странные факты, меня окружавшіе, совершенно исчезли.“
Кажется ясно. Увы! Это лишь один из малых образчиков добросовестности и правдивости моей «почтенной» противницы!
Что я не намеревался убеждать членов «Лонд. психич. общества» в реальности моего свидания с Морией, доказывается не только их дальнейшим, напечатанным в «отчете» заявлением, но и последними словами моего рассказа: «Je dois dire qu’à peine revenu à Paris, ou je suis actuellement, mes hallucinations et les faits étranges qui m’entouraient, se sont complément dissipés»[1].
Наконец мое сомнение доказывается моими словами в письме к г-же Желиховской от 9/24 ноября 1884 года: «Вам желательно знать, что интимного говорил мне Мориа. Да кто говорил? Мориа ли? Я сильно в этом сомневаюсь» (брошюра, стр. 47). Зачем г-жа Желиховекая приводит такие отрывки из моих писем, служащие ей самую плохую службу, — это решительно непонятно!
По возвращении из Эльберфельда я некоторое время чувствовал себя лучше; но затем, и особенно к концу 1884 года, нервы мои опять расходились. Поэтому немудрено, что мне один раз (к тому же я сильно натрудил себе глаза чтением рукописей) почудилась Блаватская в своем черном балахоне. Находясь в переписке с г-жой Желиховской и просто, искренно и шутливо говоря с ней обо всем (я с поразительной опрометчивостью верил тогда ее добродетелям и дружбе) — я рассказал ей и этот случай, прибавив: «Что ж это такое? Опять вопрос ваш: галлюцинация или нет? Да я же почем знаю!? Что от этого можно с ума сойти — это верно! но я постараюсь этого не сделать».
Она приводит (стр. 95) и это письмо — как доказательство чего? тогдашнего расстройства моих нервов?! но ведь я сам говорю об этом в «Изиде»! Раньше того и колокольчики слышались, и дуновения какие-то я очень явственно ощущал, а однажды (этого г-жа Желиховская даже еще и не знает!!) я минуты две слышал вокруг себя шуршание невидимого шелкового платья! Слушал, слушал — шуршит, да и только! Лечение холодной водой, известный режим и временное прекращение сильных занятий, главное же — удаление от всяких «теософических» чудес — совершенно прекратили все эти явления. С какой же бы стати стал я подробно, по номерам и пунктам, описывать их в «Изиде,» давно уж и отлично зная их происхождение?!
Письмо мое к Блаватской о Рише и о том, что я подружился с m-me Адан, писано в явно насмешливом тоне и совершенно объясняется обстоятельствами того времени. Я был у m-me Адан по случаю печатавшегося тогда в ее журнале «Nouvelle Revue» моего рассказа «Магнит». Я видел эту известную литературную и политическую даму всего второй раз — и вот она, вероятно рассчитывая, что я напечатаю в России «интервью» с нею,
- ↑ «Я должен сказать, что по возвращении в Париж, где я теперь нахожусь, мои галлюцинации и странные факты, меня окружавшие, совершенно исчезли».
