стала мнѣ, положительно какъ старому другу, разсказывать всякія подробности о своей дружбѣ съ Скобелевымъ и съ Гамбеттой, о всякихъ чудесахъ, а подъ конецъ посвятила меня въ фактъ своего язычества. Да, она тогда была язычницей, исповѣдывала языческій культъ, съ жертвоприношеніями древнимъ богамъ и богинямъ! Услыша все это я посовѣтовалъ ей, стараясь казаться серьезнымъ, лучше ужь обратиться къ теософіи и взять подъ свою защиту Блаватскую. Она просила у меня и впредь моего сотрудничества, просила писать ей, говорила, что аккуратно будетъ отвѣчать мнѣ, словомъ — была очень, очень любезна, какъ истая парижанка. А я, грѣшный человѣкъ, уѣхалъ въ Россію, не напечаталъ «интервью» съ нею, никогда не написалъ ей ни слова. Такъ и кончилась наша взаимная дружба…
На новые вопросы Шарля Ришэ (ибо у васъ и прежде шли съ нимъ толки о Блаватской и онъ зналъ, что я добиваюсь разобрать правду) я отвѣтилъ, что Блаватская не простая авантюристка, а весьма талантливая и необыкновенная женщина, что она, очевидно, такъ называемый медіумъ, хотя и ослабѣвшій (это и есть «ея личная сила и феномены, отъ нея исходящіе»). Что же касается его третьяго и важнѣйшаго вопроса относительно теософическихъ феноменовъ и ея махатмъ — я заявилъ, что полное и, по возможности, документальное объясненіе я представлю черезъ два, самое большее черезъ три мѣсяца. Я объяснилъ ему причину этого (см. «Изиду», стр. 219).
Блаватской же я писалъ о бесѣдѣ съ Ришэ (какъ и о m-me Аданъ) въ насмѣшливомъ тонѣ, весьма обычномъ въ моихъ къ ней письмахъ, а въ данномъ случаѣ, послѣ всѣхъ Вюрцбургскихъ чудесъ, мнѣ законно хотѣлось подчеркнуть, что я жду только два — три мѣсяца, что я возмущенъ апломбомъ, съ которымъ она сдѣлала мнѣ свои предсказанія. Я и писалъ, дразня ее и спрашивая: вѣдь не правда ли — все исполнится, все будетъ какъ вы сказали? ибо не играли же вы мной какъ пѣшкой? И все закончится вашимъ тріумфомъ и уничтоженіемъ психистовъ? вѣдь да? такъ оно и будетъ? — Могу себѣ представить какъ выходила изъ себя Блаватская, читая эти поддразнивающія строки! На этомъ письмѣ, прямо объсняющимся моимъ разсказомъ («Изида» стр. 219) и его подтверждающимъ, стараются построить обвиненіе меня въ томъ, что я желалъ обманывать Ришэ. На его письмо, приведенное мною на стр. 35 «Изиды» не обращаютъ вниманія, хотя слова: «Peut-étre réussira-t-elle (Блаватская). En tout cas ce ne sera ni votre faute, ni la mienne» — достаточно ясны. Ну такъ вотъ новѣйшее письмо Ришэ, присланное имъ мнѣ какъ «удостовѣреніе» и ниже мною помѣщаемое — окончательно выяснитъ вопросъ о томъ «ка̀къ» я его «обманывалъ,» а также докажетъ «правдивость» г-жи Желиховской.
Приводя, на стр. 96 «Изиды» письмо Блаватской съ замѣчательной «припиской Кутъ-Хуми,» я упоминаю о томъ, что «не сталъ искать» какую то хромо-фотографистку Tcheng», о чемъ меня просила въ томъ же письмѣ Блаватская, прибавляя, что эта особа «не должна ни видѣть, ни знать меня.» Я дѣйствительно не искалъ
стала мне, положительно как старому другу, рассказывать всякие подробности о своей дружбе с Скобелевым и с Гамбеттой, о всяких чудесах, а под конец посвятила меня в факт своего язычества. Да, она тогда была язычницей, исповедовала языческий культ, с жертвоприношениями древним богам и богиням! Услышав все это, я посоветовал ей, стараясь казаться серьезным, лучше уж обратиться к теософии и взять под свою защиту Блаватскую. Она просила у меня и впредь моего сотрудничества, просила писать ей, говорила, что аккуратно будет отвечать мне, словом, — была очень, очень любезна, как истая парижанка. А я, грешный человек, уехал в Россию, не напечатал «интервью» с нею, никогда не написал ей ни слова. Так и кончилась наша взаимная дружба…
На новые вопросы Шарля Рише (ибо у вас и прежде шли с ним толки о Блаватской и он знал, что я добиваюсь разобрать правду) я ответил, что Блаватская не простая авантюристка, а весьма талантливая и необыкновенная женщина, что она, очевидно, так называемый медиум, хотя и ослабевший (это и есть «ее личная сила и феномены, от нее исходящие»). Что же касается его третьего и важнейшего вопроса относительно теософических феноменов и ее махатм — я заявил, что полное и, по возможности, документальное объяснение я представлю через два, самое большее через три месяца. Я объяснил ему причину этого (см. «Изиду», стр. 219).
Блаватской же я писал о беседе с Рише (как и о m-me Адан) в насмешливом тоне, весьма обычном в моих к ней письмах, а в данном случае, после всех вюрцбургских чудес, мне законно хотелось подчеркнуть, что я жду только два — три месяца, что я возмущен апломбом, с которым она сделала мне свои предсказания. Я и писал, дразня ее и спрашивая: «Ведь не правда ли — все исполнится, все будет, как вы сказали? ибо не играли же вы мной как пешкой? И все закончится вашим триумфом и уничтожением психистов? ведь да? так оно и будет?» Могу себе представить, как выходила из себя Блаватская, читая эти поддразнивающие строки! На этом письме, прямо объясняющимся моим рассказом («Изида» стр. 219) и его подтверждающим, стараются построить обвинение меня в том, что я желал обманывать Рише. На его письмо, приведенное мною на стр. 35 «Изиды» не обращают внимания, хотя слова: «Peut-étre réussira-t-elle (Блаватская). En tout cas ce ne sera ni votre faute, ni la mienne» — достаточно ясны. Ну так вот новейшее письмо Рише, присланное им мне как «удостоверение» и ниже мною помещаемое — окончательно выяснит вопрос о том, «ка́к» я его «обманывал», а также докажет «правдивость» г-жи Желиховской.
Приводя на стр. 96 «Изиды» письмо Блаватской с замечательной «припиской Кут-Хуми,» я упоминаю о том, что «не стал искать» какую-то хромо-фотографистку Tcheng», о чем меня просила в том же письме Блаватская, прибавляя, что эта особа «не должна ни видеть, ни знать меня». Я действительно не искал
