приводимомъ мною, Шарль Ришэ, «nous étions tous déroutés». Меня спросили, что такое со мною — и я разсказалъ. Тогда рѣшено было сдѣлать опытъ и узнать, дѣйствительно ли «madame» передала на разстояніи свою мысль. Могини мы упросили остаться и докончить его блестящую бесѣду, показавшуюся достаточно убѣдительной.
«Теперь, понятное дѣло, всѣ ждутъ знать, что это такое было: дѣйствительная передача на разстояніи вашей мысли и желанія, ваше магнетическое на меня вліяніе — или моя фантазія, а пожалуй даже и выдумка. Больше всѣхъ, конечно, интересуюсь этимъ я, а потому прошу васъ не оставить насъ въ неизвѣстности. Если это было вѣрно, то пусть Могини немедля сообщитъ объ этомъ m-me де-Морсье, пока Драмаръ еще не уѣхалъ. Жду отъ васъ вѣсточки, будьте здравы и крѣпки. Подпись».
Это я писалъ Блаватской по просьбѣ и порученію кружка. Письмо мое было послано къ ней съ Могини. Легко понять, что еслибы Могини просто написалъ m-me де-Морсье, что Блаватская говоритъ: «да, желала и передала свою мысль на разстояніи» — это никого не убѣдило бы, даже лицъ всего болѣе увлекавшихся. Для удачи опыта мы, конечно, ждали чего нибудь особеннаго, доказательнаго, а не голословнаго утвержденія. Но опытъ не удался — и было рѣшено, что это не случай «телепатіи», а мое субъективное, нервное явленіе.
Для чего же приведено это письмо? Что Могини былъ интересенъ, великолѣпно говорилъ, что всѣ, а я пуще всѣхъ, хотѣли знать какъ можно больше о Блаватской и ея феноменахъ, что у меня въ то время были разстроены нервы, что я, не рѣшивъ еще капитальнаго вопроса о степени ея преступности, былъ расположенъ къ ней и готовъ былъ, пока это позволяла совѣсть, защищать ее, какъ мою соотечественницу, передъ иностранцами — все это и безъ того извѣстно читателямъ «Современной Жрицы Изиды»! Г-жа Желиховская приводитъ это письмо «для полной характеристики моихъ отношеній къ лицамъ, замѣшаннымъ въ новой сплетнѣ», — т. е. бывшей черезъ годъ послѣ того исторіи Могини и миссъ Л., — а я привожу его какъ дополненіе къ страницѣ 98-й «Изиды», ничуть не идущее въ разрѣзъ съ моимъ разсказомъ. Я не считалъ тогда Могини ни обманщикомъ, ни лицемѣромъ, какимъ онъ впослѣдствіи оказался. Да я въ началѣ его исторіи съ миссъ Л. (пока не узналъ всѣхъ подробностей) не спѣшилъ со своимъ негодованіемъ, относительно этого дѣла. Только послѣ Вюрцбургскихъ признаній Блаватской и сцены съ письмомъ къ нему миссъ Л. (стр. 223 «Изиды») я ужь не могъ, конечно, серьезно смотрѣть на интереснаго брамина. Въ первый же день по пріѣздѣ въ Парижъ я увидѣлъ у m-me де-Морсье миссъ Л. и она показалась мнѣ настолько неинтересной (у каждаго свой вкусъ — какъ оказалось), что я даже, подъ этимъ впечатлѣніемъ, снялъ съ Могини всякое обвиненіе и склоненъ былъ, въ данномъ случаѣ, считать его Іосифомъ. Блаватскую, назвавшую его «негодяемъ» — поторопившейся, а m-me де Морсье — тоже поторопившейся довѣриться этой, уже далеко не юной дѣвицѣ. Все это, какъ оказывается изъ моего письма (на стр. 115, 116)
приводимом мною, Шарль Рише, «nous étions tous déroutés». Меня спросили, что такое со мною — и я рассказал. Тогда решено было сделать опыт и узнать, действительно ли «madame» передала на расстоянии свою мысль. Могини мы упросили остаться и докончить его блестящую беседу, показавшуюся достаточно убедительной.
«Теперь, понятное дело, все ждут знать, что это такое было: действительная передача на расстоянии вашей мысли и желания, ваше магнетическое на меня влияние — или моя фантазия, а пожалуй даже и выдумка. Больше всех, конечно, интересуюсь этим я, а потому прошу вас не оставить нас в неизвестности. Если это было верно, то пусть Могини немедля сообщит об этом m-me де Морсье, пока Драмар еще не уехал. Жду от вас весточки, будьте здравы и крепки. Подпись».
Это я писал Блаватской по просьбе и поручению кружка. Письмо мое было послано к ней с Могини. Легко понять, что если бы Могини просто написал m-me де Морсье, что Блаватская говорит: «Да, желала и передала свою мысль на расстоянии», — это никого не убедило бы, даже лиц всего более увлекавшихся. Для удачи опыта мы, конечно, ждали чего-нибудь особенного, доказательного, а не голословного утверждения. Но опыт не удался, — и было решено, что это не случай «телепатии», а мое субъективное нервное явление.
Для чего же приведено это письмо? Что Могини был интересен, великолепно говорил, что все, а я пуще всех, хотели знать как можно больше о Блаватской и ее феноменах, что у меня в то время были расстроены нервы, что я, не решив еще капитального вопроса о степени ее преступности, был расположен к ней и готов был, пока это позволяла совесть, защищать ее как мою соотечественницу перед иностранцами — все это и без того известно читателям «Современной жрицы Изиды»! Г-жа Желиховская приводит это письмо «для полной характеристики моих отношений к лицам, замешанным в новой сплетне», — то есть бывшей через год после того истории Могини и мисс Л., — а я привожу его как дополнение к странице 98 «Изиды», ничуть не идущее вразрез с моим рассказом. Я не считал тогда Могини ни обманщиком, ни лицемером, каким он впоследствии оказался. Да я в начале его истории с мисс Л. (пока не узнал всех подробностей) не спешил со своим негодованием, относительно этого дела. Только после вюрцбургских признаний Блаватской и сцены с письмом к нему мисс Л. (стр. 223 «Изиды») я уж не мог, конечно, серьезно смотреть на интересного брамина. В первый же день по приезде в Париж я увидел у m-me де Морсье мисс Л. и она показалась мне настолько неинтересной (у каждого свой вкус — как оказалось), что я даже под этим впечатлением снял с Могини всякое обвинение и склонен был в данном случае считать его Иосифом. Блаватскую, назвавшую его «негодяем» — поторопившейся, а m-me де Морсье — тоже поторопившейся довериться этой, уже далеко не юной девице. Все это, как оказывается из моего письма (на стр. 115, 116)