Страница:Современная жрица Изиды (Соловьев).pdf/346

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана

нами время (вотъ это вѣрно! — объ обманахъ-то я и толкую въ «Изидѣ»!) г. Соловьевъ старался никогда себя не компрометтировать, договаривая письменно о томъ, что трактовалось лишь устно на «секретныхъ аудіенціяхъ» между имъ и моей сестрой. Онъ замѣнилъ прямыя рѣчи намеками, ей одной понятными… Развѣ всѣ эти напоминанія и намеки писались бы даромъ, еслибъ не имѣли глубокаго значенія? Не будь у него завѣтныхъ, гораздо болѣе существенныхъ цѣлей, чѣмъ безцѣльное (?!!) разоблаченіе Блаватской; не ошибись онъ въ разсчетахъ, — вѣроятно онъ не былъ бы такъ неприлично щедръ на изліяніе своей мести и желчи на ея могилу… Видно, ждалъ г. Соловьевъ отъ сестры моей чего-нибудь, что̀ заставило его юлить (?!:) передъ ней еще столько времени, выйти изъ общества въ февралѣ 86 г. и не писать о ней, пока была она жива. (Какъ я «юлилъ» и почему все покончилъ въ февралѣ 86 г. — видно изъ «Изиды.») Вѣдь онъ можетъ не знающихъ морочить побасенками о томъ, что пока я молчала о теософіи — молчалъ и онъ. Это неправда! (Изъ приводимаго мною ниже письменнаго удостовѣренія полковника Брусилова, самою г-жей Желиховской выбраннаго «свидѣтелемъ» моего съ нею свиданія въ декабрѣ 1891 года — видно «какая» это неправда!) Я постоянно всѣ эти годы, отъ времени до времени, писала и печатала, когда Богъ на душу клалъ, и онъ прекрасно объ этомъ зналъ (гдѣ и «что именно» она писала?? если же и писала — я не зналъ, ибо за «всей» прессой слѣдить не могу и какъ есть никто не говорилъ мнѣ объ ея писаніяхъ), но не возвышалъ голоса, потому что боялся сестры. Ему надо было дождаться ея смерти, чтобы заговорить свободно (стр. 60—62 брошюры.)»

Приведенные мною документы ясно доказываютъ, до какой степени я не боялся Блаватской и что не послѣ ея смерти, а при ея жизни, когда она была въ полной силѣ и окружена друзьями — я разоблачилъ ее въ Парижѣ, въ первой половинѣ 1886 года. Наконецъ вѣдь сама г-жа Желиховская толкуетъ объ этомъ въ своей брошюрѣ, подтверждая такъ или иначе, мой разсказъ и пополняя мои документы. Но у нея голова кружится передъ вызваннымъ ею духомъ и она не отдаетъ себѣ никакого отчета въ словахъ своихъ, — она впадаетъ, по ея признанію, въ «безуміе»! «Къ несчастію, — пишетъ г-жа Желиховская, — по собственному желанію моему большинство русской корреспонденціи сестры моей послѣ смерти ея было сожжено. Уцѣлѣло лишь то, что она сама передала мнѣ и что выслали мнѣ позже изъ Адіара. Еслибы не эта непростительная опрометчивость, вѣроятно, у меня была-бы возможность теперь объяснить читателямъ и то, о чемъ осторожный г. Соловьевъ самъ находилъ неудобнымъ расписывать (стр. 58 брошюры.)»

Невѣроятно! А между тѣмъ все это она написала и напечатала въ томъ состояніи «раздраженія», когда у нея невѣдомо что̀ «срывается съ языка въ самомъ крайнемъ, преувеличенномъ смыслѣ…»

Нѣкоторыя мои письма, дѣйствительно, очевидно уничтожены г-жей Желиховской; и это именно тѣ, которыя, даже и по ея мнѣнію, слишкомъ ужъ наглядно уличаютъ Блаватскую и выставляютъ на видъ вовсе не мое коварство, а нѣчто другое. Гдѣ, напримѣръ,

Тот же текст в современной орфографии

нами время (вот это верно! — об обманах-то я и толкую в «Изиде»!) г. Соловьев старался никогда себя не компрометировать, договаривая письменно о том, что трактовалось лишь устно на «секретных аудиенциях» между им и моей сестрой. Он заменил прямые речи намеками, ей одной понятными… Разве все эти напоминания и намеки писались бы даром, если б не имели глубокого значения? Не будь у него заветных, гораздо более существенных целей, чем бесцельное (?!!) разоблачение Блаватской; не ошибись он в расчетах, — вероятно он не был бы так неприлично щедр на излияние своей мести и желчи на ее могилу… Видно, ждал г. Соловьев от сестры моей чего-нибудь, что заставило его юлить (?!:) перед ней еще столько времени, выйти из общества в феврале 86 г. и не писать о ней, пока была она жива. (Как я «юлил» и почему все покончил в феврале 86 г. — видно из «Изиды».) Ведь он может не знающих морочить побасенками о том, что пока я молчала о теософии — молчал и он. Это неправда! (Из приводимого мною ниже письменного удостоверения полковника Брусилова, самою г-жой Желиховской выбранного «свидетелем» моего с нею свидания в декабре 1891 года — видно, «какая» это неправда!) Я постоянно все эти годы, от времени до времени, писала и печатала, когда Бог на душу клал, и он прекрасно об этом знал (где и «что именно» она писала?? если же и писала — я не знал, ибо за «всей» прессой следить не могу и как есть никто не говорил мне об ее писаниях), но не возвышал голоса, потому что боялся сестры. Ему надо было дождаться ее смерти, чтобы заговорить свободно (стр. 60—62 брошюры)».

Приведенные мною документы ясно доказывают, до какой степени я не боялся Блаватской и что не после ее смерти, а при ее жизни, когда она была в полной силе и окружена друзьями — я разоблачил ее в Париже в первой половине 1886 года. Наконец ведь сама г-жа Желиховская толкует об этом в своей брошюре, подтверждая так или иначе мой рассказ и пополняя мои документы. Но у нее голова кружится перед вызванным ею духом и она не отдает себе никакого отчета в словах своих, — она впадает, по ее признанию, в «безумие»! «К несчастью, — пишет г-жа Желиховская, — по собственному желанию моему большинство русской корреспонденции сестры моей после смерти ее было сожжено. Уцелело лишь то, что она сама передала мне и что выслали мне позже из Адиара. Если бы не эта непростительная опрометчивость, вероятно, у меня была бы возможность теперь объяснить читателям и то, о чем осторожный г. Соловьев сам находил неудобным расписывать (стр. 58 брошюры)».

Невероятно! А между тем все это она написала и напечатала в том состоянии «раздражения», когда у нее неведомо что «срывается с языка в самом крайнем, преувеличенном смысле…»

Некоторые мои письма действительно, очевидно, уничтожены г-жой Желиховской; и это именно те, которые, даже и по ее мнению, слишком уж наглядно уличают Блаватскую и выставляют на вид вовсе не мое коварство, а нечто другое. Где, например,