его разбиравшіе это дѣло — обвиненіе постыдное (стр. 150 брошюры)… Гебгардъ былъ совершенно правъ, увѣряя, будто Е. П. утверждала, что переводъ ея письма г. Соловьеву невѣренъ. Онъ могъ бы еще прибавить, что это и я утверждаю (стр. 145 брошюры).
Дальше будетъ видно, изъ письменнаго показанія свидѣтеля, избраннаго самою г-жей Желиховской и на котораго она указываетъ въ своей брошюрѣ, что она разсказывала даже всѣ подробности совершенія мною этого якобы подлога. Здѣсь, въ брошюрѣ, она не разсказываетъ этихъ подробностей; но дѣло отъ этого ничуть не измѣняется. Изъ приведенной выписки все и такъ ясно. О моемъ «легкомысліи» или «ошибкѣ переводчика» не можетъ быть рѣчи. Кто-бы ни дѣлалъ эти переводы — я, либо другой, — это безразлично, разъ на оригиналѣ и переводѣ приложены штемпеля присяжнаго переводчика и его удостовѣреніе. За вѣрность перевода, за вѣрность смысла каждой фразы отвѣчаетъ не переводившій, а только присяжний переводчикъ, оффиціально засвидѣтельствовавшій переводъ и заштемпелевавшій оригиналъ, съ которымъ онъ сличалъ его. Отвѣтственность этого присяжнаго переводчика велика передъ закономъ во всѣхъ государствахъ. Значитъ переводы, провѣренные, заштемпелеванные и засвидѣтельствованные присяжнымъ переводчикомъ парижскаго аппеляціоннаго суда, извѣстнымъ лингвистомъ, знатокомъ русскаго языка Жюлемъ Бэссакомъ — не могутъ быть невѣрными.
Если въ подобномъ переводѣ дѣйствительно (какъ говоритъ г-жа Желиховская) пропущена существенная фраза, то нельзя даже предположить, что она оказалась зачеркнутой на оригиналѣ, ибо въ такомъ случаѣ присяжный переводчикъ отмѣтилъ бы это. Значитъ — или переводъ его сдѣланъ съ поддѣльнаго оригинала, или въ самомъ переводѣ, уже по его засвидѣтельствованіи, совершено уничтоженіе этой фразы. Третье предположеніе заключается въ томъ, что какъ на подлинномъ оригиналѣ, такъ и на невѣрномъ переводѣ находятся поддѣльные штемпеля и поддѣльное засвидѣтельствованіе (именно объ этомъ разсказывала г-жа Желиховская, какъ будетъ видно изъ письма полковника Брусилова).
Во всѣхъ трехъ причинахъ невѣрности перевода, разъ этотъ переводъ дѣйствительно невѣренъ, подлогъ не подлежитъ никакому сомнѣнію.
Г-жа Желиховская печатно, на страницѣ 145 своей брошюры, «утверждаетъ», что переводъ невѣренъ и ужь одной этой фразой обвиняетъ меня въ подлогѣ!
Всѣ ея дальнѣйшія разсужденія, выгораживаніе себя и даже, въ одномъ мѣстѣ, внезапный переходъ отъ утвержденія къ предположенію — не могутъ имѣть никакого значенія. Разъ напечатана фраза о томъ, что она утверждаетъ невѣрность перевода (отсутствіе въ немъ фразы: я пойду на ложь (стр 140), — я обвиненъ въ подлогѣ, обвиненъ ужь не изъ-за угла, ужь не словесно передъ людьми, которые повѣрятъ на-слово, безъ всякихъ доказательствъ, которые не задумаются вести дальше, тихомолкомъ, подъ полой, это отвратительное обвиненіе…
его разбиравшие это дело — обвинение постыдное (стр. 150 брошюры)… Гебгард был совершенно прав, уверяя, будто Е. П. утверждала, что перевод ее письма г. Соловьеву неверен. Он мог бы еще прибавить, что это и я утверждаю (стр. 145 брошюры).
Дальше будет видно из письменного показания свидетеля, избранного самою г-жой Желиховской и на которого она указывает в своей брошюре, что она рассказывала даже все подробности совершения мною этого якобы подлога. Здесь, в брошюре, она не рассказывает этих подробностей; но дело от этого ничуть не изменяется. Из приведенной выписки все и так ясно. О моем «легкомыслии» или «ошибке переводчика» не может быть речи. Кто бы ни делал эти переводы — я, либо другой, — это безразлично, раз на оригинале и переводе приложены штемпели присяжного переводчика и его удостоверение. За верность перевода, за верность смысла каждой фразы отвечает не переводивший, а только присяжный переводчик, официально засвидетельствовавший перевод и заштемпелевавший оригинал, с которым он сличал его. Ответственность этого присяжного переводчика велика перед законом во всех государствах. Значит, переводы, проверенные, заштемпелеванные и засвидетельствованные присяжным переводчиком парижского аппеляционного суда известным лингвистом, знатоком русского языка Жюлем Бессаком — не могут быть неверными.
Если в подобном переводе действительно (как говорит г-жа Желиховская) пропущена существенная фраза, то нельзя даже предположить, что она оказалась зачеркнутой на оригинале, ибо в таком случае присяжный переводчик отметил бы это. Значит, — или перевод его сделан с поддельного оригинала, или в самом переводе уже по его засвидетельствовании совершено уничтожение этой фразы. Третье предположение заключается в том, что как на подлинном оригинале, так и на неверном переводе находятся поддельные штемпели и поддельное засвидетельствование (именно об этом рассказывала г-жа Желиховская, как будет видно из письма полковника Брусилова).
Во всех трех причинах неверности перевода, раз этот перевод действительно неверен, подлог не подлежит никакому сомнению.
Г-жа Желиховская печатно, на странице 145 своей брошюры, «утверждает», что перевод неверен и уж одной этой фразой обвиняет меня в подлоге!
Все ее дальнейшие рассуждения, выгораживание себя и даже в одном месте внезапный переход от утверждения к предположению — не могут иметь никакого значения. Раз напечатана фраза о том, что она утверждает неверность перевода (отсутствие в нем фразы: «Я пойду на ложь» (стр 140), — я обвинен в подлоге, обвинен уж не из-за угла, уж не словесно перед людьми, которые поверят на слово, без всяких доказательств, которые не задумаются вести дальше, тихомолком, под полой, это отвратительное обвинение…
