Страница:Современная жрица Изиды (Соловьев).pdf/362

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


Я обвиненъ печатно, во всеуслышаніе, въ самомъ грязномъ преступленіи.

Ну что̀-бъ я дѣлалъ, еслибъ г-жа де-Морсье, у которой въ Парижѣ хранились всѣ эти документы, какъ нибудь ихъ уничтожила, подумавъ, что ужь теперь не всплыветъ эта исторія и что они больше не нужны!?

По счастью г-жа де-Морсье сохранила документы и переслала мнѣ ихъ годъ тому назадъ.

Г-жа Желиховская на страницѣ 144 своей брошюры, объясняя, что лѣтомъ 1892 года въ Парижѣ ей этого засвидѣтельствованнаго Бэссакомъ «перевода показать не хотѣли,» — торжественно, жирнымъ шрифтомъ, спрашиваетъ:

Гдѣ же онъ?

Отвѣчаю: Онъ здѣсь, готовъ для экспертизы и, конечно, въ немъ, на своемъ мѣстѣ заключается фраза, о которой г-жа Желиховская говоритъ, что ея нѣтъ: «Je vais mentir, horriblement mentir et on me croira facilement. Эта фраза оказывается даже именно на томъ полулистѣ, гдѣ Бэссакъ надписалъ свое удостовѣреніе и приложилъ свой оффиціальный штемпель. Его не то что не хотѣли, а физически не могли показать, лѣтомъ 1892 года въ Парижѣ, г-жѣ Желиховской, потому, что онъ, съ другими документами, былъ уже мнѣ давно пересланъ. Еслибы я зналъ, что она поѣдетъ въ Парижъ смотрѣть его — я показалъ бы его ей, при свидѣтеляхъ, въ Петербургѣ.

Но г-жа Желиховская, какъ говорится, не спросясь броду сунулась въ воду, не могла увидѣть въ Парижѣ документовъ и, надо полагать, заключила изъ этого, что они уничтожены. Только это предположеніе и объясняетъ… смѣлость, съ какою она рѣшилась печатно обвинять меня въ подлогѣ. Нѣтъ документовъ, пропали, уничтожены, потеряны — ну-ко, молъ, докажи!..

Откуда же взяли «защитники» Блаватской, что именно въ «исповѣди» заключается «прямое» признаніе въ «измышленіи махатмъ»? Мнѣ кажется, что все это было нарочно запутано и перепутано Блаватской, а она умѣла художественно запутывать, такъ что у людей совсѣмъ мутилось въ головѣ и они переставали понимать что̀ такое говорятъ, и что̀ думаютъ. Кто зналъ ее и видалъ «въ дѣйствіи,» — тотъ отлично можетъ себѣ представить ка̀къ все это было.

Парижскіе же теософы пришли къ убѣжденію, что она выдумала «своихъ» махатмъ, бывшихъ у нея на побѣгушкахъ,» потому что повѣрили моему письменному сообщенію о событіяхъ въ Вюрцбургѣ, столь прекрасно иллюстрированному и подтвержденному какъ «исповѣдью,» такъ и отрывками изъ послѣдовавшихъ за ней писемъ Блаватской, также переведенныхъ и засвидѣтельствованныхъ Бэссакомъ. Особенно сильное впечатлѣніе на всѣхъ произвело тогда письмо, начинающееся со словъ: «что я вамъ (два раза подчеркнуто) сдѣлала?» и въ которомъ заключена фраза: «Да меня бы вѣшали — я бы васъ не выдала, да и никого другого не выдала бы — даже зная что это правда — а молчала бы (стр. 236—287 «Изиды»)». Очень помогла также роль Блаватской въ исторіи Могини и миссъ Л., письма ея (Блаватской) къ m-me де-Морсье и многіе факты, тогда

Тот же текст в современной орфографии

Я обвинен печатно, во всеуслышание в самом грязном преступлении.

Ну что-б я делал, если б г-жа де Морсье, у которой в Париже хранились все эти документы, как-нибудь их уничтожила, подумав, что уж теперь не всплывет эта история и что они больше не нужны!?

По счастью, г-жа де Морсье сохранила документы и переслала мне их год тому назад.

Г-жа Желиховская на странице 144 своей брошюры, объясняя, что летом 1892 года в Париже ей этого засвидетельствованного Бессаком «перевода показать не хотели», — торжественно, жирным шрифтом, спрашивает:

«Где же он?»

Отвечаю: он здесь, готов для экспертизы и, конечно, в нем на своем месте заключается фраза, о которой г-жа Желиховская говорит, что ее нет: «Je vais mentir, horriblement mentir et on me croira facilement. Эта фраза оказывается даже именно на том полулисте, где Бессак надписал свое удостоверение и приложил свой официальный штемпель. Его не то что не хотели, а физически не могли показать летом 1892 года в Париже г-же Желиховской, потому что он с другими документами был уже мне давно переслан. Если бы я знал, что она поедет в Париж смотреть его, — я показал бы его ей при свидетелях в Петербурге.

Но г-жа Желиховская, как говорится, не спросясь броду, сунулась в воду, не могла увидеть в Париже документов и, надо полагать, заключила из этого, что они уничтожены. Только это предположение и объясняет… смелость, с какою она решилась печатно обвинять меня в подлоге. Нет документов, пропали, уничтожены, потеряны — ну-ко, мол, докажи!..

Откуда же взяли «защитники» Блаватской, что именно в «исповеди» заключается «прямое» признание в «измышлении махатм»? Мне кажется, что все это было нарочно запутано и перепутано Блаватской, а она умела художественно запутывать, так что у людей совсем мутилось в голове и они переставали понимать что такое говорят, и что думают. Кто знал ее и видал «в действии», — тот отлично может себе представить, ка́к все это было.

Парижские же теософы пришли к убеждению, что она выдумала «своих» махатм, бывших у нее на побегушках», потому что поверили моему письменному сообщению о событиях в Вюрцбурге, столь прекрасно иллюстрированному и подтвержденному как «исповедью», так и отрывками из последовавших за ней писем Блаватской, также переведенных и засвидетельствованных Бессаком. Особенно сильное впечатление на всех произвело тогда письмо, начинающееся со слов: «Что я вам (два раза подчеркнуто) сделала?» — и в котором заключена фраза: «Да меня бы вешали — я бы вас не выдала, да и никого другого не выдала бы — даже зная что это правда — а молчала бы (стр. 236—287 «Изиды»)». Очень помогла также роль Блаватской в истории Могини и мисс Л., письма ее (Блаватской) к m-me де Морсье и многие факты, тогда