Дверь въ комнату, гдѣ прежде помѣщался Могини и куда я спасался отъ Маріи Стюартъ, скрипнула — и передо мной оказалась президентка N. N. теософическаго общества, почетный членъ всемірнаго братства, — г-жа X. Вся внѣшность этой престарѣлой, но весьма бодрой и подвижной особы, была настолько оригинальна, что не могла не обратить на себя моего вниманія.
Сначала г-жа X. смотрѣла букой; но затѣмъ разговорилась мало-по-малу и наконецъ пришла даже въ возбужденное состояніе. Дѣло въ томъ, что не задолго передъ тѣмъ она лишилась близкаго родственника, горячо, по ея словамъ, любимаго ею. Эта смерть представлялась ей величайшей несправедливостью, возмущала ее и доводила до негодованія. Хотя Блаватская и рекомендовала мнѣ ее въ качествѣ убѣжденной христіанки; но, подъ вліяніемъ смерти родственника, ея вѣра пошатнулась и ничего примиряющаго и утѣшительнаго не могла подсказать ей.
Я сталъ говорить ей все, что только можно говорить въ подобныхъ обстоятельствахъ, и конечно, ничего особеннаго въ моихъ словахъ не было. Это же самое она могла услышать отъ всякаго, кто захотѣлъ бы искренно отнестись къ ея горю и стать на христіанскую точку зрѣнія. Какъ же я былъ удивленъ, когда она, выслушавъ меня, вдругъ схватила и стала крѣпко жать мнѣ руку.
— Благодарю васъ, благодарю васъ! — какимъ-то особеннымъ голосомъ повторяла она. — Никто не могъ мнѣ сказать ничего такого! Вы меня убѣдили, теперь я все понимаю. Я успокоилась. Благодарю васъ!
— Помилуйте, да вѣдь то, что я вамъ сказалъ, могъ бы вамъ сказать и каждый православный священникъ, къ которому бы вы обратились…
Но она стояла на своемъ и съ этой минуты, во все время нашихъ личныхъ свиданій, выказывала мнѣ большую пріязнь и то и дѣло надѣляла меня чрезмѣрными комплиментами. Зачѣмъ я долженъ упомянуть объ этомъ — будетъ видно впослѣдствіи.
Само собою разумѣется, что мнѣ было крайне интересно, не изъ одного любопытства, знать отношеніе этихъ двухъ близ-
Дверь в комнату, где прежде помещался Могини и куда я спасался от Марии Стюарт, скрипнула — и передо мной оказалась президентка N. N. теософического общества, почетный член всемирного братства — г-жа X. Вся внешность этой престарелой, но весьма бодрой и подвижной особы, была настолько оригинальна, что не могла не обратить на себя моего внимания.
Сначала г-жа X. смотрела букой, но затем разговорилась мало-помалу и наконец пришла даже в возбужденное состояние. Дело в том, что незадолго перед тем она лишилась близкого родственника, горячо, по ее словам, любимого ею. Эта смерть представлялась ей величайшей несправедливостью, возмущала ее и доводила до негодования. Хотя Блаватская и рекомендовала мне ее в качестве убежденной христианки, но под влиянием смерти родственника ее вера пошатнулась и ничего примиряющего и утешительного не могла подсказать ей.
Я стал говорить ей все, что только можно говорить в подобных обстоятельствах, и конечно, ничего особенного в моих словах не было. Это же самое она могла услышать от всякого, кто захотел бы искренно отнестись к ее горю и стать на христианскую точку зрения. Как же я был удивлен, когда она, выслушав меня, вдруг схватила и стала крепко жать мне руку.
— Благодарю вас, благодарю вас! — каким-то особенным голосом повторяла она. — Никто не мог мне сказать ничего такого! Вы меня убедили, теперь я все понимаю. Я успокоилась. Благодарю вас!
— Помилуйте, да ведь то, что я вам сказал, мог бы вам сказать и каждый православный священник, к которому бы вы обратились…
Но она стояла на своем и с этой минуты, во все время наших личных свиданий, выказывала мне большую приязнь и то и дело наделяла меня чрезмерными комплиментами. Зачем я должен упомянуть об этом — будет видно впоследствии.
Само собою разумеется, что мне было крайне интересно, не из одного любопытства, знать отношение этих двух близ-
