— Онъ уже теперь не мой, — отвѣтила она, — оставьте его себѣ на память, если хотите, а не хотите — такъ бросьте.
— Очень вамъ благодаренъ, — я оставлю его на память.
На слѣдующее утро я опять долженъ былъ ѣхать въ квартиру Блаватской, чтобы подвергнуть себя обычнымъ магнетическимъ пассамъ полковника. Мнѣ очень любопытно было взглянуть на Елену Петровну при свѣтѣ дня, послѣ вчерашняго феномена.
Я нашелъ всѣхъ трехъ дамъ нѣсколько смущенными, тѣмъ не менѣе сейчасъ же, конечно, заговорили о феноменѣ.
— Не убѣдительно? — спрашивала Блаватская.
— Не убѣдительно, — сказалъ я.
— Чего же вамъ, наконецъ, нужно? Или вы думаете, что это я сфокусничала?
— Я ровно ничего не думаю, я только просто не убѣжденъ, а для убѣжденія надо было такъ мало! Да и теперь еще очень легко все исправить; вѣдь вы сказали, что тотъ, кто произвелъ феноменъ, не могъ положить портрета въ портъ-сигаръ только потому, что я держалъ портъ-сигаръ въ рукѣ?
— Да.
— А въ шляпу, которую я ношу, онъ все же положилъ?
— Это совсѣмъ другое.
— Такъ вотъ я и предлагаю слѣдующее: вашъ портретъ находится теперь въ моемъ бюро; вернувшись сегодня отъ васъ, я его снесу въ садъ и закопаю въ землю, — если мудрый индусъ могъ приблизиться къ моей шляпѣ, то въ моемъ саду онъ легко можетъ, конечно, вырыть портретъ и взять его. Я буду ждать двѣ недѣли: если черезъ двѣ недѣли раскопаю землю и не найду портрета, — феноменъ для меня будетъ такъ же убѣдителенъ, какъ еслибы портретъ былъ положенъ въ мой портъ-сигаръ.
— Хорошо, я постараюсь, — унылымъ голосомъ произнесла Елена Петровна.
Но это уныніе было мгновенно; она тотчасъ же разсердилась и уже не въ состояніи была себя сдержать: вся ея мудрость исчезла. Теперь она проявляла всѣ признаки раздражительной
— Он уже теперь не мой, — ответила она, — оставьте его себе на память, если хотите, а не хотите — так бросьте.
— Очень вам благодарен, — я оставлю его на память.
На следующее утро я опять должен был ехать в квартиру Блаватской, чтобы подвергнуть себя обычным магнетическим пассам полковника. Мне очень любопытно было взглянуть на Елену Петровну при свете дня после вчерашнего феномена.
Я нашел всех трех дам несколько смущенными, тем не менее сейчас же, конечно, заговорили о феномене.
— Не убедительно? — спрашивала Блаватская.
— Не убедительно, — сказал я.
— Чего же вам, наконец, нужно? Или вы думаете, что это я сфокусничала?
— Я ровно ничего не думаю, я только просто не убежден, а для убеждения надо было так мало! Да и теперь еще очень легко все исправить; ведь вы сказали, что тот, кто произвел феномен, не мог положить портрета в портсигар только потому, что я держал портсигар в руке?
— Да.
— А в шляпу, которую я ношу, он все же положил?
— Это совсем другое.
— Так вот я и предлагаю следующее: ваш портрет находится теперь в моем бюро; вернувшись сегодня от вас, я его снесу в сад и закопаю в землю, — если мудрый индус мог приблизиться к моей шляпе, то в моем саду он легко может, конечно, вырыть портрет и взять его. Я буду ждать две недели: если через две недели раскопаю землю и не найду портрета, — феномен для меня будет так же убедителен, как если бы портрет был положен в мой портсигар.
— Хорошо, я постараюсь, — унылым голосом произнесла Елена Петровна.
Но это уныние было мгновенно; она тотчас же рассердилась и уже не в состоянии была себя сдержать: вся ее мудрость исчезла. Теперь она проявляла все признаки раздражительной
