все это скажетъ Левъ Николаевичъ Толстой и фраза виконта де-Вогюэ были самымъ интереснымъ не только для меня, но и вообще самымъ интереснымъ на этомъ conférence’ѣ!..
Елена Петровна, повидимому, уже убѣдилась, что «пока» въ Парижѣ ей дѣлать нечего, что не настало еще для нея здѣсь время заставить говорить о себѣ tout Paris. Ея лондонскіе друзья обѣщали ей болѣе удачи и торжества въ столицѣ туманнаго Альбіона, и она съ каждымъ днемъ начинала громче толковать о неизбѣжности скораго переѣзда въ Лондонъ.
— Побалуюсь вотъ еще немножко съ вами, — говорила она своимъ двумъ родственницамъ и мнѣ, — распростимся мы, да и перевалюсь я въ Лондонъ, — пора, ждутъ меня тамъ. Синнетъ ждетъ не дождется. Тамъ все какъ слѣдуетъ устроено, да и «психисты» давно желаютъ меня улицезрѣть en personne — ужь больно я ихъ заинтересовала. Ну что жъ, пускай полюбуются! («Психисты» означало — членовъ «лондонскаго общества для психическихъ изслѣдованій»). Вообще Елена Петровна все это время продолжала находиться въ самомъ лучшемъ настроеніи духа. Одинъ только разъ увидалъ я ее въ новомъ еще тогда для меня видѣ.
Я, какъ-то по инерціи, продолжалъ магнетическіе сеансы съ Олкоттомъ, хотя, говоря по правдѣ, кромѣ головной боли ничего не испытывалъ послѣ этихъ сеансовъ.
Пріѣзжаю я разъ въ обычное время и сразу замѣчаю, что въ домѣ неладно. У Ба́булы перекошена физіономія, Могини совсѣмъ растерянъ и озабоченъ, а Китли имѣетъ видъ до послѣдней степени перепуганнаго зайца. Спрашиваю: не случилось ли чего? объясняютъ мнѣ, что «madame» совсѣмъ разстроена, а «полковникъ» боленъ. Потомъ оказалось, въ чемъ дѣло. Елена Петровна узнала, что на одномъ изъ conférences’овъ, въ ея отсутствіе, полковникъ черезчуръ увлекся. Онъ сталъ распространяться о ея «хозяинѣ», махатмѣ Моріа, называя его полнымъ именемъ, вытащилъ изъ кармана и всѣмъ показывалъ знаменитый шарфъ и, въ довершеніе всего, кончилъ проповѣдью са-
все это скажет Лев Николаевич Толстой и фраза виконта де Вогюэ были самым интересным не только для меня, но и вообще самым интересным на этом conférence!..
Елена Петровна, по-видимому, уже убедилась, что «пока» в Париже ей делать нечего, что не настало еще для нее здесь время заставить говорить о себе tout Paris. Ее лондонские друзья обещали ей более удачи и торжества в столице туманного Альбиона, и она с каждым днем начинала громче толковать о неизбежности скорого переезда в Лондон.
— Побалуюсь вот еще немножко с вами, — говорила она своим двум родственницам и мне, — распростимся мы, да и перевалюсь я в Лондон, — пора, ждут меня там. Синнет ждет не дождется. Там все как следует устроено, да и «психисты» давно желают меня улицезреть en personne — уж больно я их заинтересовала. Ну что ж, пускай полюбуются! («Психисты» означало — членов «Лондонского общества для психических исследований»). Вообще Елена Петровна все это время продолжала находиться в самом лучшем настроении духа. Один только раз увидал я ее в новом еще тогда для меня виде.
Я как-то по инерции продолжал магнетические сеансы с Олкоттом, хотя, говоря по правде, кроме головной боли ничего не испытывал после этих сеансов.
Приезжаю я раз в обычное время и сразу замечаю, что в доме неладно. У Ба́булы перекошена физиономия, Могини совсем растерян и озабочен, а Китли имеет вид до последней степени перепуганного зайца. Спрашиваю: не случилось ли чего? Объясняют мне, что «madame» совсем расстроена, а «полковник» болен. Потом оказалось, в чем дело. Елена Петровна узнала, что на одном из conférences, в ее отсутствие, полковник чересчур увлекся. Он стал распространяться о ее «хозяине», махатме Мориа, называя его полным именем, вытащил из кармана и всем показывал знаменитый шарф и, в довершение всего, кончил проповедью са-
