пятія — рыбака. Послѣ цѣлаго ряда утомительныхъ дѣленій, подраздѣленій, опредѣленій, онъ, наконецъ, даетъ опредѣленіе рыбака и приглашаетъ теперь воспользоваться предшествовавшимъ методомъ и для опредѣленія софиста. Сначала онъ указываетъ на аналогичныя черты въ дѣятельности софиста п рыбака, доказывая, что софистъ такой же охотникъ, какъ и рыболовъ. Затѣмъ, дойдя до того пункта, съ котораго уже начинается несходство между ними, оггь оставляетъ аналогію и обращается къ самому софисту, предварительно рѣшивъ, что охотничья дѣятельность его относится къ сферѣ искусства убѣждать въ чемъ-либо. Въ результатѣ получается опредѣленіе софиста, какъ охотника за богатыми юношами при помощи искусства убѣжденія. Не достигнувъ здѣсь желаемыхъ результатовъ, (т. е. исчерпывающей полноты опредѣленія), элеецъ. усмотрѣвъ въ софистѣ также сходство съ купцомъ, обращается къ понятію торговли и, послѣ ряда дѣленій и подраздѣленій, приходитъ къ заключенію, что софистъ еще и торговецъ чужими и своими знаніями. Однако, и такое опредѣленіе не раскрываетъ, по мнѣнію элейца, всей сущности софиста; онъ продолжаетъ дальнѣйшія исканія и находитъ, что одна изъ сторонъ въ дѣятельности софиста, помимо перечисленныхъ, ото словесная борьба. Изслѣдуя понятіе такой борьбы, по своему обычному методу, элеецъ, въ концѣ концовъ, приходитъ къ выводу, что софистъ кромѣ) всего — искусникъ въ препирательствахъ, обучающій и другихъ умѣнію спорить. Не довольствуясь, однако, и найденнымъ опредѣленіемъ, элеецъ обращается къ понятію искусства отдѣлять, или очищать вообще что-либо отъ чего-нибудь, находя также сходство у этого искусства съ дѣятельностью софиста. Въ результатѣ) получается новое опредѣленіе софиста, какъ воспитателя невѣждъ, т. е. очистителя юношей отъ невѣжества. Изъ всѣхъ опредѣленій элеецъ обращаетъ затѣмъ вниманіе собесѣдниковъ на то, согласно которому софистъ — спорщикъ по всевозможымъ вопросамъ, обучающій и другихъ такому же занятію. Берясь за обсужденіе любого предмета, и выдавая себя черезъ это за свѣдущаго совершенно во всемъ, софистъ, па самомъ дѣлѣ, только выказываетъ себя знающимъ, не будучи въ дѣйствительности таковымъ, такъ какъ знать все для человѣка невозможно. Онъ лишь подражаетъ знающему, являетъ видъ знающаго и въ этомъ отношеніи его дѣятельность — есть искусство подражанія. При внимательномъ анализѣ послѣдняго искусства, видно, что само оно распадается па два вида:
пятия — рыбака. После целого ряда утомительных делений, подразделений, определений, он, наконец, дает определение рыбака и приглашает теперь воспользоваться предшествовавшим методом и для определения софиста. Сначала он указывает на аналогичные черты в деятельности софиста п рыбака, доказывая, что софист такой же охотник, как и рыболов. Затем, дойдя до того пункта, с которого уже начинается несходство между ними, оггь оставляет аналогию и обращается к самому софисту, предварительно решив, что охотничья деятельность его относится к сфере искусства убеждать в чём-либо. В результате получается определение софиста, как охотника за богатыми юношами при помощи искусства убеждения. Не достигнув здесь желаемых результатов, (т. е. исчерпывающей полноты определения), элеец. усмотрев в софисте также сходство с купцом, обращается к понятию торговли и, после ряда делений и подразделений, приходит к заключению, что софист еще и торговец чужими и своими знаниями. Однако, и такое определение не раскрывает, по мнению элейца, всей сущности софиста; он продолжает дальнейшие искания и находит, что одна из сторон в деятельности софиста, помимо перечисленных, ото словесная борьба. Исследуя понятие такой борьбы, по своему обычному методу, элеец, в конце концов, приходит к выводу, что софист кроме) всего — искусник в препирательствах, обучающий и других умению спорить. Не довольствуясь, однако, и найденным определением, элеец обращается к понятию искусства отделять, или очищать вообще что-либо от чего-нибудь, находя также сходство у этого искусства с деятельностью софиста. В результате) получается новое определение софиста, как воспитателя невежд, т. е. очистителя юношей от невежества. Из всех определений элеец обращает затем внимание собеседников на то, согласно которому софист — спорщик по всевозможым вопросам, обучающий и других такому же занятию. Берясь за обсуждение любого предмета, и выдавая себя через это за сведущего совершенно во всём, софист, па самом деле, только выказывает себя знающим, не будучи в действительности таковым, так как знать всё для человека невозможно. Он лишь подражает знающему, являет вид знающего и в этом отношении его деятельность — есть искусство подражания. При внимательном анализе последнего искусства, видно, что само оно распадается па два вида:
