если облекая послѣднюю поддѣльнымъ приличіемъ, мы предъ богами и предъ людьми, въ жизни и по смерти, будемъ дѣйствовать по разуму, какъ гласитъ слово людей многихъ и великихъ? Послѣ всего-то сказаннаго, Сократъ, возможно ли, C. чтобы тотъ, кто владѣетъ силою духа, или богатствомъ, имѣетъ тѣлесныя или родовыя преимущества, захотѣлъ уважать справедливость, а не смѣялся, слыша, что ее превозносятъ? Да пусть себѣ кто-нибудь и могъ бы доказать ложность нашихъ словъ и достаточно зналъ бы, что справедливость есть дѣло прекрасное: но все-таки онъ очень извинилъ бы несправедливыхъ и не сердился бы на нихъ, понимая, что развѣ только силою Божіей природы иной враждуетъ противъ несправедливости, или получивъ внушеніе, отвращается отъ ней; а изъ прочихъ людей никто не бываетъ D. добровольно справедливымъ: всякій порицаетъ несправедливость потому, что не можетъ совершать ее либо по робости, либо по какой-нибудь иной слабости. Это ясно; ибо изъ такихъ порицателей первый, пришедшій въ силу, первый и дѣлаетъ неправду, сколько можетъ.
Причина всего этого, Сократъ, не иная, какъ та, отъ которой началась нынѣшняя моя и братнина съ тобой бесѣда, то-есть, что изъ всѣхъ васъ, почтеннѣйшій, изъ всѣхъ называющихся хвалителями справедливости, начиная отъ E. самыхъ древнихъ героевъ, которыхъ рѣчи дошли до нашего времени, никто никогда не порицалъ несправедливости и не превозносилъ справедливости иначе, какъ въ отношеніи къ проистекающимъ изъ нихъ мнѣніямъ, почестямъ и наградамъ. А каково то и другое по своей силѣ, поколику находится въ душѣ, питающей эти мнѣнія, и таится въ ней отъ боговъ и человѣковъ, — этого достаточно не раскрылъ ни одинъ ни въ поэтической, ни въ обыкновенной рѣчи, не доказалъ то-есть, что несправедливость есть величайшее, носимое душею
σύνην ἂν πρὸ μεγίστης ἀδικίας αἰροίμεθ᾽ ἄν. Въ этой фразѣ сугубое ἂν не подтверждается никакимъ употребленіемъ подобнаго удвоенія; и потому первое ἂν должно быть изгнано изъ текста.
если облекая последнюю поддельным приличием, мы пред богами и пред людьми, в жизни и по смерти, будем действовать по разуму, как гласит слово людей многих и великих? После всего-то сказанного, Сократ, возможно ли, C. чтобы тот, кто владеет силою духа, или богатством, имеет телесные или родовые преимущества, захотел уважать справедливость, а не смеялся, слыша, что ее превозносят? Да пусть себе кто-нибудь и мог бы доказать ложность наших слов и достаточно знал бы, что справедливость есть дело прекрасное: но всё-таки он очень извинил бы несправедливых и не сердился бы на них, понимая, что разве только силою Божией природы иной враждует против несправедливости, или получив внушение, отвращается от ней; а из прочих людей никто не бывает D. добровольно справедливым: всякий порицает несправедливость потому, что не может совершать ее либо по робости, либо по какой-нибудь иной слабости. Это ясно; ибо из таких порицателей первый, пришедший в силу, первый и делает неправду, сколько может.
Причина всего этого, Сократ, не иная, как та, от которой началась нынешняя моя и братнина с тобой беседа, то есть, что из всех вас, почтеннейший, из всех называющихся хвалителями справедливости, начиная от E. самых древних героев, которых речи дошли до нашего времени, никто никогда не порицал несправедливости и не превозносил справедливости иначе, как в отношении к проистекающим из них мнениям, почестям и наградам. А каково то и другое по своей силе, поколику находится в душе, питающей эти мнения, и таится в ней от богов и человеков, — этого достаточно не раскрыл ни один ни в поэтической, ни в обыкновенной речи, не доказал то есть, что несправедливость есть величайшее, носимое душею
————————————
σύνην ἂν πρὸ μεγίστης ἀδικίας αἰροίμεθ᾽ ἄν. В этой фразе сугубое ἂν не подтверждается никаким употреблением подобного удвоения; и потому первое ἂν должно быть изгнано из текста.
